Р Скотт Бэккер - Великая Ордалия

— Ты что, собрался перехитрить Консульт? — вскричал Ахкеймион потрясенный и встревоженный. — Ты это соби…?

— Я перехитрил дунианина! — проревел безумный скюльвенд. — Я убил одного из них! Нет никого на свете, способного на такое коварство, как я! Моя ненависть и моя ярость ведут меня столь извилистым лабиринтом, что ни одна другая душа не сможет исчислить его.

Старый волшебник и беременная женщина лишь съёживались под этим проявлением всеподавляющей воли, под сочетанием его яростного гнева и телесной мощи.

— Двадцать лет! — гремел он, — двадцать лет минуло с тех пор, как я прокрался в твою палатку и, держа твою жизнь на кончиках своих пальцев, поведал тебе всю правду о нем — истинную правду! Двадцать зим утекло талым снегом и вот ты заявляешься в мой шатер, колдун, — смущенный, растерянный и сбитый с толку. Весь целиком!

Голос безумного скюльвенда скрипел как жернова, ревел как пламя.

— Весь без остатка объятый тьмой, что была прежде!

Он бежал петляя и кружась, выписывая невероятные кульбиты, извиваясь подобно змее, пытающейся увернутся от разящих мечей. Всё чаще и чаще гудели тетивы тугих луков, всю больше яростных стрел свистело вокруг. Казалось, что целое войско собиралось и окружало его до тех пор, пока весь мир не наполнился беснующимся пламенем факелов, буйством и толчеёй. Но он уже ощущал близящуюся границу, черту, за которой простиралась во всех направлениях, уходя в беспределье, недоступная для его преследователей гористая пустошь, обещание, манящее одиночеством и свободой…

Всего один поворот.

Он остановился бы там отдохнуть, сделал бы паузу — настолько сильна была уверенность в неуязвимости, что он сумел бы там обрести. А затем, создав из слепоты и невежества врагов непроницаемый и необоримый доспех, он вернулся бы назад, чтобы вновь обрести своих спутников.

Если бы не эта женщина, эта …штука. Мчащаяся следом за ним, как шелковый лоскут, очутившийся в бушующей буре. Настигающая его…

И он снова ринулся сквозь темнеющую чащу. Теснились вокруг корявые вязы, смыкались заросли орешника, преграждали путь разбитые скалы. Но она всё ещё настигала его. И он резко ускорил свой бег, жертвуя оставшимися запасами сил ради проворства.

Лиственный полог редел. Сквозь чернеющие ветви прорывалась, вскипая звездами, необъятность ночного неба, являвшая взору укутанные во мрак предгорья. Скалы и деревья, возникая из окружающей тьмы, неслись навстречу, как щепки в бурном потоке, чтобы тут же кануть в небытие за его плечами.

Но она по-прежнему настигала его.

В своей жизни ему уже приходилось убегать вот так вот — спасая свою жизнь. Одиннадцать раз. И хотя слепящая тьма Тысячи Тысяч Залов и была абсолютной, в его воспоминаниях они полнились серебром пронзительных визгов и воплей, скользящих и вьющихся, словно рыбьи косяки в глубинах вод, мгновенно и бездумно делящихся и дробящихся, чтобы всякий раз наполнить собой ветвящиеся проходы и коридоры и, настигнув его, наконец, рассыпаться звенящими брызгами, превратившись в бесчисленных жалких созданий.

Первые семь раз он, как мартышка, цеплялся за спину Выжившего, несся во тьме, повиснув на нем и вопя во весь голос от наполнявшего его ликования, радуясь жизни, ощущая свистящий в ушах ветер, чувствуя как что-то хватает его за одежду… тут же разлетаясь кровавыми брызгами.

Присущая Выжившему абсолютная мощь была каким-то неоспоримым законом этого мира, не требующим даже помышления. Вроде знания о том, что брошенные предметы падают вниз. Выживший побеждал, одолевал — всех, всегда и всюду. Мальчику и в голову не могло прийти, что они сами однажды могут оказаться побежденными, могут уступить бешеному напору беснующихся созданий. Но ему также не могло прийти в голову и то, что однажды Визжащие вдруг истощатся, а затем пропадут вовсе, и их последние, звенящие серебром крики канут в небытие, растворившись во тьме лабиринта. Ему не могло прийти в голову и то, что на свете есть такая штука как солнце.

Выживший выживал — всегда.

Выживший защищал и хранил его от опасностей.

Неужели поэтому его безумие и усилилось?

Лес проносился мимо него, сочетаясь и сплетаясь в запутанные, темные очертания, а затем исчезая в небытии…

Она была быстрее, эта светловолосая вещь . Она была более сильным ветром. Чтобы понять это ему достаточно было лишь прислушаться частящему ритму её стремительного бега — там в ночи у себя за спиной…