Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

— Почему ты так бережёшь их? — указав на рисунки Кнеши, папку с которыми он в очередной раз выкладывал из своего рюкзака. Рисунки были разные, целая кипа, в основном — эскизы и наброски, однако попадались и законченные: здания и лица, виды, насекомые, орнаменты... Иногда Мей вообще не мог понять, что именно изображено: реальность раскалывалась на фрагменты, затем перемешанные прихотливой рукой. К примеру, ворох разрозненных переливов, невесомый штрих клюва, янтарный глаз — и вот уже, кажется, павлин; а может, лишь кажется.

Он пожал плечами.

— Почему бы и нет? Это же память.

— Мей, — мягко сказала Нери, с затаённой болью глядя на него. — Послушай... Он всегда был чужим тебе. Прими это. Всё, чего он хотел, — это приобщиться к твоему Дару.

Мей помолчал, не желая спорить. А потом произнёс то, что давно стало непреложной истиной — ясной, как свет Льёреми или драконье пламя:

— Всё, чего он хотел, — это не быть одному.

... Вот и сейчас те рисунки снова попались ему под руку, когда он разбирал старые бумаги. Мей с грустью и даже какой-то нежностью просмотрел их, чтобы снова спрятать в ящик стола, но внимание его подслеповатых глаз особенно привлёк один. Там было дерево — мощное, цепко уходящее корнями глубоко в землю, а золотой кроной касавшееся небес... Его окружала дымка, утренний туман, создававший впечатление неясности и предчувствия чего-то дразняще близкого. Мей улыбнулся. Кнеша словно знал о его планах, даже когда сам он ещё не имел о них представления.

Впрочем, именно так и было всегда.

Закончив с разбором бумаг, Мей встал и доковылял до посоха, прислонённого к стене. Славный посох, из крепкого ясеня — Тоддиар купил его на ярмарке в Городе-под-Соснами, специально для Мея, кажется, прошлой весной. Опираясь о посох, Мей откинул крышку сундука в углу (она долго не давалась ослабевшей руке) и достал главное своё сокровище.

Старые кожаные ножны с орнаментом из открытых и закрытых глаз. А в них...

Зажмурившись, он потянул за рукоять и вытащил его. Меч Бдящего Бога, ставший когда-то Мечом Прорицателя. Под этим именем он остался в веках, в летописях и песнях — да и, наверное, в архивах Цитаделей Порядка и Хаоса тоже. Родная тяжесть наполнила ладони, приветливо сверкнул густой зеленью изумруд, испещрённая зазубринами сталь запела свой гимн... Один менестрель из Лирд'Алля по имени Чибис сложил долгое и занудное сказание о битве Мея с Домиником — переврав, разумеется, половину... Но мечу и его описанию уделил достаточно места, за это ему спасибо.

Мей печально усмехнулся. На самом деле это была не одна битва, а долгое противостояние, одно из многих, одно из самых страшных в его затянувшейся жизни. Оно в итоге унесло и Кнешу. Он не любил об этом вспоминать.

Бережно вложив меч обратно в ножны, Мей водворил их на законное место у себя за спиной. Должно быть, смешно — немощный старик с посохом и древний двуручник... Ну и пускай.

Он ещё раз проверил, всё ли взял, и тихо спустился, стараясь не очень стучать посохом о ступени. Тоддиар ночью ушёл к больному, а Айвин и дети ещё не вставали — слишком рано.

Мей покинул дом в одиночестве — и в одиночестве вышел из ворот Города-на-Сини полчаса спустя. Прохожие с любопытством таращились на него, кое-кто почтительно кланялся. Мей жадно вдыхал ароматы из лавок, вслушивался в ругань торговок на рынке, в цоканье конских копыт... Он надвинул поглубже капюшон плаща, чтобы при встрече с кем-нибудь из городских сановников не быть узнанным. Не хотелось ему сейчас тратить на них силы.

Вот уже много лет широкая мощёная дорога вела от Города в небольшую рощу, которую народ быстро облюбовал для отдыха. Особенно много бывало здесь влюблённых парочек, причём под вечер с равной вероятностью попасться могли и задиристый подмастерье с румяной дочкой мельника, и молодая леди под вуалью, предпочитавшая старому лорду его обходительного слугу... Впрочем, в такой ранний час рощица пустовала. Стояли первые недели осени, и Мей, сойдя с дороги, утонул ногами в ковре из жёлтых и багряных листьев, многие собратья которых всё ещё красовались на ветках.

Нащупывая путь посохом, старик вышел на давно облюбованную полянку, где лежал крупный валун. Убедившись в безлюдье окрестностей, Мей снова снял ножны, достал меч и с некоторым усилием поднял его над головой. Лезвие ослепительно сверкнуло в восходящем солнце, и он невольно залюбовался им, как в былые времена.

А потом, прошептав короткую фразу на языке Отражений, погрузил клинок в камень, который поддался ему, точно мягкое масло, и вонзил туда до самой рукояти.