Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Всего-навсего. А майтэ, и боуги с кентаврами, и люди боятся, и даже бессмертные тауриллиан отворачиваются от такого простого знания. Бегут от своей свободы.

Так просто, что Тааль могла только удивляться — легко и мягко, как делала теперь всё. На такую простую, понятную вещь не мог решиться никто в Обетованном, кроме неё. Даже Альена, Повелителя Хаоса, не хватило. А она почему-то смогла, и теперь целая вечность в её власти.

Может, так было внутри яйца, в материнском чреве. Так было в начале, до начала — а теперь будет всегда. «Познаете — и станете, как боги».

И Тааль запела от счастья — запела в тишине, в сокровенном месте между мирами, срастаясь собою с их тканью.

А они множились, рождались и умирали вокруг неё.

И великий покой снизошёл на неё — вместе с великим безмолвием.

…Альен поймал уже просто тело с ножом боуги в груди — нечто тяжёлое, неподвижное. Мёртвое. Он коснулся чего-то мягкого, пухового на спине тела, бездумно повёл по нему рукой… Крылья. Большие, золотисто-белые, окровавленные.

И губы, изогнутые в виноватой, беспомощной улыбке.

Позабыв, как дышать, он закрыл Тааль глаза. Потом положил тело на пол, поверх огненных символов. Ему не нужно было оглядываться, чтобы понять: врат в Хаос больше нет за его спиной. Но сила Повелителя всё ещё свирепствует в груди, и ему одному осталось решить, как ею распорядиться.

Кажется, вот и пришло оно — время последнего выбора. Как жестоко, просто и глупо.

Как правильно.

Альен поднял голову и ещё раз посмотрел на ту сияющую, неизъяснимую бездну, что открылась ему. Всё в ней было закончено — и никогда не кончалось; всё тянулось, будто чернильные строки, менялось и оставалось прежним, билось тысячами разномастных сердец. Всё обладало собственным, ясным и завершённым смыслом.

В бездне не было места — на самом деле — ни боли, ни смерти. За иллюзией того и другого пряталась правда: только жизнь и её крик о себе, только путь без конца и предела.

Альен отстранил Хаос, как назойливого пса. Он больше не его раб. Никогда больше ничьим рабом он не будет.

Он взял в руки сияющую сферу-Обетованное — все реки и леса, горы и замки, два материка, океан и Пустыню Смерти; взял и бережно разломил на две части, большую и поменьше. То, что на самом деле звалось Обетованным, — оба материка с разделившим их океаном — теперь лежало в одной ладони. То, что прозвали краем бессмертных, чему изначально принадлежало имя Лэфлиенн — Пустыня и белый Город посреди неё, Золотой Храм и южные берега, — в другой. Обетованное осталось целостным миром, большим и полным — своё место и свой путь у каждого существа, клубок переплетающихся нитей, вариантов, возможностей. Повелитель Хаоса знал, что по-прежнему будут жить и умирать майтэ и кентавры, боуги, драконы и русалки — на западе; люди, Отражения и агхи — на востоке. Будут падать и возрождаться троны, строиться и рушиться города; связь между востоком и западом будет теряться, а потом обретаться снова…

Но памяти о бессмертных тауриллиан не станет больше в Обетованном, и доступ туда исчезнет для них навсегда. Теперь у них свой дом и свой мир, где они вольны утолять свою неуёмную жажду. Граница, возведённая между Обетованным и их новым жилищем, отныне будет нерушимой.

Повелитель Хаоса изъявил свою волю.

Альен выдохнул, становясь самим собой. Многоцветный огненный кокон вокруг него наконец-то схлопнулся. Гром и пламя в груди покинули его вместе с мучительным могуществом, вместе с болью и радостью от собственных сил.

Отныне перед ним лежала дорога по мирам, полная горя и напрасных надежд, волшебства и крови. На этой дороге конец вновь и вновь превращался в начало, а ноги вязли в песке, словно в морской воде.

И он, дыша терпкой солью, пошёл вперёд.

Лорд Ривэн аи Заэру сидел в своём кабинете, постукивая по листу бумаги карандашом.

Сегодня ему плохо работалось. Хозяйственные расчёты никак не вязались — наверное, в конце концов всё придётся перекладывать на управляющего, а ведь пора сбора урожая уже близка… Ещё нужно было составить несколько рекомендательных писем, чтобы подать их королю Ингену: два рыцаря и одна молодая леди, как это водится, просили у лорда покровительства и места при дворе.