Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Стоит ли это рабства целого мира и продолжения Великой войны? Соответствует ли такая жуткая цена возвращению в Обетованное бесспорно лучшего из смертных, величайшего чуда в Мироздании?

Разумеется, да.

Разумеется, нет.

…Эти мысли мучили Альена по новому кругу, когда он обнаружил, что в поисках Тааль добрёл до становища кентавров. Полукони, все как один заросшие бородами и склонные к рассуждениям на философские темы, выбрали в качестве места обитания небольшую кипарисовую рощу рядом с Храмом и озером русалок под ивой (Ривэн до сих пор, ориентируясь на первое жуткое впечатление, называл его Озером Мельпомены). Роща раскинулась на склоне, с вершины которого открывался потрясающий вид на побережье — вплоть до светло-серых скал-нагромождений и моря вдалеке. Тааль предполагала, что такой выбор в чём-то был вызван памятью о другой стоянке кентавров — в какой-то Серебряной роще на севере Лэфлиенна. Альен с нею не спорил, но сомневался, что кентавры настолько сентиментальны…

Впрочем, серошкурый друг Тааль, Турий-Тунт, вполне мог бы жить в лесу именно по этой причине. Его сентиментальность (надо сказать, совершенно человеческую) Альен оценил с первого взгляда — как и неприязнь к нему, незваному Повелителю Хаоса. Запальчивые споры с тауриллиан создали здесь Турию славу бунтаря, а строгий печальный взор и наблюдения за звёздами — великолепного астронома… Даже жаль, что на самом деле это чушь. Наверняка в Академии кентавр провалил бы первый же экзамен по астрономии — если, конечно, ему не доступны другие знания, сопряжённые с местной магией.

«Турий очень славный! — с искренним жаром говорила Тааль — так настойчиво, будто Альен спорил. — Он столько сделал для меня… Без него я не добралась бы досюда».

«И много бы ты потеряла?…» — хотелось спросить Альену, но он сдерживался. Вместо этого уже дважды интересовался, почему же «славный» Турий сам охотно живёт под крылышком тауриллиан. Тааль в такие моменты краснела, бледнела, возмущалась, пускалась в объяснения о тёмных чарах, долге, свободе, боли кентавра от утраченного садалака (как понял Альен — чего-то вроде клана агхов или просто разросшейся семьи)… Ничто из этого не звучало убедительно: любому принуждению можно сопротивляться, если ты этого хочешь.

И можно не сопротивляться — если ты этого хочешь, опять же. Это была одна из немногих истин, в которые Альен пока что действительно верил.

Но всё меньше их оставалось, подобных истин… Особенно в последние месяцы.

И вообще: чем больше Альен узнавал Тааль-Шийи, тем больше к восхищению (или, скорее, мягко-дружескому любованию) её чистотой примешивалось тёмное, глумливое желание эту чистоту превозмочь. Показать ей, наконец, правду, сбить с полёта на землю — скверную, жирную от грязи, пропахшую мертвечиной, но реальную… Тааль будто всю жизнь наслаждалась тем мигом, который Альен пережил во время полёта на драконице или в детстве, когда впервые прочёл поэму о Лааннане. Это было, с одной стороны, по-своему мило, с другой — отдавало чем-то непозволительным… Ни один король или лорд в Обетованном, пожалуй, не был так светел душой и счастлив, как эта девочка. Да что там — ни один из Отражений в Долине, несмотря на магическое искусство и неутолимую жажду независимости…

А ты завидуешь, верно? Завидуешь тому, что давно не способен так жить?…

Альен вздрогнул; поблизости, за пахучими кронами кипарисов, раздавались тихие голоса и стук дерева об дерево. Он надеялся, что никого не встретит в глубине рощи в такой жаркий, предполуденный час, но потом вспомнил: по пути ему уже попадались сородичи Турия. Трое кентавров беседовали у входа в рощу, а женщина-кентавр (да-да: раньше он и не мечтал, что когда-нибудь такое увидит) там же кормила новорожденного сына. Нижняя часть тела матери принадлежала молодой, изящной вороной кобыле с тонкими ногами и мощным крупом; верхняя — белокурой женщине, губы которой изгибались в мечтательной и упоённой, типично материнской улыбке. Сын (сначала Альен подумал: жеребёнок, — но потом старательно исправился), ещё не твёрдо стоя на своих четырёх, нырял головой ей под живот, чтобы нащупать соски.

Ни женщина, ни её дитя не прервались и никак не отреагировали на близость Повелителя Хаоса, хотя обычно все местные создания ещё издали чувствовали его. Разноцветные Двуликие-лисы, от которых Альен узнал о волчьей голове Хелт, начали тявкать и беспокойно сбиваться в стаю, едва он оказался рядом; русалки покидали озёрную гладь, чтобы вновь смотреть на него с молчанием загадочным, как сама вода; а от боуги, завтракавших в том зелёном зале, Альена явно скрыли только чары невидимости… Так, наверное, действовали силы Хаоса; но тут они почему-то оказались беспомощными. Женщина-кентавр просто не считала нужным тревожиться или бояться его: она была слишком поглощена собственным продолжением, маленькой жизнью, познающей мир.