Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

— Что ж, этого никто не ожидал.

— Что происходит?!

— А ты не видишь? Аркадия разрушается. Видимо, смерть Неблагого Короля была для нее, минутка для плохой иронии, смертельна.

— То есть, как и смерть Благого Короля?

— Вероятно. Я полагаю, Отец хотел умереть и сделал бы это в любом случае.

— Сейчас мы умрем?

— Да, — сказал Аксель. — Знаешь песенку «Завтра никогда не наступит»? Хочешь, споем?

И он обнял меня, и это получилось по-особенному тепло. Мне было страшно умирать, но еще страшнее осознавать, что из-за меня умрут все. С неба зарядил дождь, обжигающий и ледяной. И я подумала: так вот как кончится мир. Вселенским потопом.

И мы утонем, как в аквариуме. Ревел океан, вырывавшийся из берегов, его воды показались мне черными, и я, чтобы не видеть, уткнулась в Акселя.

— Ну-ну, — сказал он. — Все не так уж плохо.

Но все было плохо, и он это знал. Я плакала и не могла остановиться, и дождь не останавливался тоже. Аксель все еще сжимал в руке сердце Неблагого Короля, его ненужный трофей. И я чувствовала, как оно копошится в его руке, когда он меня обнимал, иногда черви касались моего плеча.

А потом я услышала голос, прекрасный голос, прекраснее него ничего на свете не было. Голос сказал мне:

— Ты ни в чем не виновата, Делия. Никто ни в чем не виноват.

Голос был похож на голос Неблагого Короля, только интонация была совершенно другая. Я в ужасе обернулась и увидела перед собой совсем другого Короля. И как же они были похожи. Он был во всем белом, царственный, просто невероятно красивый человек. Дождь, казалось, обходил его стороной, и он стоял в воде и сверху лилась вода, но оставался абсолютно сух и абсолютно аккуратен. Благой Король сказал, и голос его вселил в меня тепло, хотя он говорил грустные, страшные вещи:

— Все случилось так, как он хотел. Моя смерть и его смерть абсолютно равноценны для Аркадии. Думаю, в сущности ему было все равно, когда умереть. Хотя, быть может, вы и лишили его радости посмотреть на конец мира.

— Конец мира? — спросила я.

— А ты не видишь, Делия? Аркадия рассыпается. Она была доверена мне и моему брату, и жизнь в ней поддерживают наши сердца. Если бы он смог заставить кого-то из вас отдать ему меч, чтобы он, скажем, отсек мне голову, все сложилось бы так же. Мы в точке, где историю невозможно или почти невозможно изменить.

Благой Король смотрел на небо, разрываемое молниями, с философской грустью, свойственной состарившимся преподавателям. Я сказала:

— А что вы можете сделать?!

— А ты считаешь, что что-то делать нужно?

Он был очень спокоен, и я понимала почему. Существо столь древнее смирилось уже со всем, в том числе и с концом всего. Но я так не могла. Я крикнула:

— Мои друзья мертвы! Мои братья и сестры!

Благой Король мягко улыбнулся.

— Так тебя тоже, оказывается, волнует совсем не мир. К счастью для них, их души еще не оказались в Великой Реке, поток остановился. Я уверен, что с этим я могу тебе помочь, дитя.

— А со всем остальным миром? — спросил Аксель. — Для меня это более актуально.

— А со всем остальным миром только вы сможете помочь себе. Я-то на своем месте, и на чужом быть не могу.

Я разозлилась, он говорил загадками, как будто у нас было желание и время для того, чтобы их отгадывать. Я уже совсем было возненавидела Благого Короля, хотя и не так сильно, как его брата, но в этот момент туман поднялся к вершине горы, на которой мы стояли. Туман был абсолютно безвидным, вряд ли он чем-то отличался от тумана из фильмов про Шерлока Холмса. Так что я не сразу догадалась, что это было все, что составляло Констанцию, Герхарда, Астрид и Адриана. Благой Король стоял очень спокойно, смотрел, как белый туман проникает в моих мертвых друзей, впитывается в них.

Мне все это казалось чем-то не только личным, но и запретным. Тайны смерти и жизни, секс, рождение, агония и умирание, все это должно было быть скрытым от чужих глаз. Точно так же и с воскрешением. Мы с Акселем не сговариваясь развернулись к океану. Он с ревом бился о скалы, и каждый удар вырывал дрожь из камня, на котором мы стояли. Океан окружал Аркадию со всех сторон, это он был и за клубничным полем.

— Море Бед, — сказал Аксель.

— Оно так называется?

— Неа. Это я его так назвал. Когда я только попал сюда, представлял, что за этим Морем Бед — реальность, которая мне не нужна. И все Море Бед состоит из житейских неудач. Ну, знаешь, ненаписанных книг, ненарисованных картин, несказанных слов. И только тот, кто делает все, что хочет, может преодолеть Море Бед и попасть сюда, в Аркадию.