Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

Они все еще были связаны, но только кричал Жадина. Кинжал Астрид прошелся по его второй щеке, довершая жуткий грим, и мог легко скользнуть к шее. Лапки танцевали, но не сдвигали тело Жадины с места. Астрид пнула его, и он упал, словно все эти лапки были мягкими, игрушечными.

Астрид, как ни в чем ни бывало выдернула клинок из своего плеча, чем вырвала из горла Жадины еще один крик. Она взяла два клинка, свой, металлический и его, костяной. Оба они были готовы пронзить его грудь, а он трясся на земле, этот мертвый мальчик.

Астрид сказала:

— Я поступила нечестно. Но я не знала всего, что могу.

Я лишь интуитивно понимала о чем она. Не Астрид чувствовала причитавшуюся боль, а Жадина. Раны Астрид истекали кровью на снег, но это Жадина дрожал от боли.

Мне казалось, она была готова бросить оба клинка, хотя ими, конечно, стоило бы воспользоваться.

Интересно, если он и есть душа, куда он попадет после смерти?

Констанция крикнула:

— Нет! Пожалуйста, Астрид, не убивай его, они спасли нас с Герхардом! Пожалуйста!

И я поняла, что не видела как вели Герхарда и Констанцию. Я слышала ее крики, но это могли быть крики боли и страха, а не вопли о спасении.

Я вспомнила, как легко умереть в Буре, и как быстро я потеряла там каждого.

Астрид замерла. У нее было совершенно дикое выражение лица, злое и голодное. И хотя ее руки были готовы отпустить клинки, глаза не были готовы.

— Что? — спросила она, будто Констанция говорила с ней на другом языке. Теперь Астрид и Жадина поменялись местами. Она была варваром, дикой воительницей, а он — поверженным королем, глаза его были наполнены совсем не свойственной подросткам гордостью, которая равна смирению с неизбежным.

— Я поступила нечестно, — хрипло повторила Астрид, будто и не было всего, что сказала Констанция. Для Астрид было важно только одно.

Жадина улыбнулся, зубы у него были острые и кривые.

— Я тоже хотел поступить с тобой нечестно. У каждого есть что-то, что дает ему победу. Не бывает честных побед. Тебе удалось меня обмануть. Я не видел в тебе магии, когда соглашался.

— Я не знала.

— Тебе повезло. Это тоже победа.

— Я не буду тебя убивать. Но ты проиграл. Отпусти нас.

— Слово победителя.

— Но я не считаю, что это правильно. Поэтому мы зайдем в этот ваш Хрустальный Грот.

Стоило посмотреть на лицо Акселя в этот момент, но я не могла отвести взгляда от Астрид. Она была по-особому красива.

— Только скажешь где этот ваш Хрустальный Грот, — добавила она медленно и задумчиво.

Наконец, Астрид отбросила оба клинка.

— С чего ты взяла, что я не убью тебя сейчас? Или не прикажу этого.

— Ни с чего.

А потом она без сил опустилась на снег. Ее волосы и кровь, казалось, были одинакового цвета.

Мне снились всякие вещи, они мелькали передо мной и кружились, и я ощущал себя на большой высоте. Мне снились Стокгольм, родители, а еще какие-то чужие люди, которые спрашивали у меня, как я поживаю и нужно ли мне что-нибудь. Они говорили со мной, как будто я был совсем беспомощным, и это мне не понравилось. Я и сам ощущал себя, как будто только что очнулся после высокой температуры — когда все кажется не совсем реальным и каким-то мутным, как зеркало, запотевшее от жара. Сон был прерывистый и тревожный, я что-то искал, но никак не мог найти. Я ходил по улицам, которые казались мне незнакомыми, а когда я оборачивался, то уже не мог понять, как здесь оказался и как найти обратную дорогу. В конце концов я оказался у незнакомого мне моря, оно было северным и злым, должно было показаться привычным, но сразу мне не понравилось. Надо мной летали птицы, шальные и потерявшие курс, как взбесившиеся стрелки на компасе. Они о чем-то кричали, но было больше похоже на плач. Мне было странно. Этот сон не был страшным, мне вообще никогда не снились кошмары, но он был непривычным и холодным, такое мне обычно не снилось.

И я подумал, что заболел и что нужно проснуться, потому что мне холодно, как будто я уже окунулся в это море из моего сна. Нужно было проснуться и взять парацетамол, а утром мама сделает мне чай с малиной, и я смогу ничего не делать целый день, только читать книжки и слушать, о чем говорят родители.

Только нужно было проснуться, а то здесь я совсем замерз. Я стоял на вершине отвесной скалы, внизу хлестало камни злое море. Нужно было сделать шаг и оказаться в коротком и сжимающем внутренности полете, и тем самым проснуться, но я не мог решиться.

Почему-то я подумал, что меня ждут не мама и папа, и не приятный день в температурной, ленивой расслабленности, а что-то другое.