Дарья Беляева - Жадина [СИ]

— Нет, — говорю я. — Я не кричал. Но ты могла слышать мой голос. Мы были в саду.

— В дождь? — спрашивает папа. Мне кажется, что он знает, что я вру. Взгляд у него рассредоточенный, как и всегда, задумчивый, но слушает он меня, я вижу, очень внимательно.

— Романтика, — говорю я. Ниса смотрит на меня вопросительно, но я ей киваю.

— Мы кино такое смотрели, — говорю я. Родители переглядываются. Мне кажется, я знаю, как двигаются их мысли. С одной стороны, что страшного может случиться, если мы с Нисой целовались под дождем? Разве что мы немного замерзнем.

С другой стороны, история почти слишком дурацкая даже для меня. Наверное, нас спасает, что только почти. Мама говорит:

— Я прошу прощения, что мы вас побеспокоили.

Она говорит неуверенно, но ведь будто бы ничего не случилось.

— Я сделаю вам чай, хорошо?

— Спасибо, мама.

Мы садимся на те же стулья, на каких сидели в плохом месте. Между нами большой и непонятный нам обоим секрет. Мы прекрасно помним, как выгибался пол. Нечто было здесь и, может, мы просто не в силах воспринять его сейчас. Не можем увидеть и почувствовать, но оно путешествует здесь, под пленкой, которую не может разорвать.

Тарелка, которая распалась в ничто, лежит на полу, как будто я аккуратно ее положил. Я трогаю ее пальцем, фарфор холодный и существует.

Папа садится перед нами, и мы смотрим на него. Взгляд у него светлый и беззаботный, но мне отчего-то кажется, что нас допрашивают, хотя мы молчим. Ответы на незаданные вопросы он видит в том, как мы сидим и смотрим.

А может так кажется, потому что у папы жутковатый взгляд.

— А что это было за кино? — спрашивает папа.

Ниса отвечает:

— «Лето в Делминионе».

Я о таком фильме никогда не слышал, а когда смотрю на Нису, понимаю, что его и нет. Врать Ниса умеет примерно так же, как я.

— Хорошее кино, — говорит папа. — Это фильм ужасов?

— Мелодрама, — говорю я.

— Странно.

Папа не ругается, не пытается узнать правду. Он протягивает руку, берет вилку, проверяет ее на остроту кончиком пальца, а потом растерянно улыбается. Это вилка, которую я бросил на стол после того, как проколол шарик (который, кстати, в порядке), она лежала не так, и папа хорошо запоминает такие вещи.

— Нужно что-нибудь такое обязательно снять.

Папа говорит:

— А если вам нужна помощь, мы вправду хотим помочь.

Мы переглядываемся, качаем головами. Мне хочется сказать все папе и маме, но если я что и понял, так это то, что они сами нуждаются в помощи, а я уже взрослый. Пока мы с Нисой не будем знать, что случилось, не нужно волновать их.

На самом деле я просто хочу, чтобы хоть одна страшная история для них закончилась. Нужно заботиться о тех, кого любишь, а иногда молчание и есть забота. У люстры внутри свет. У земли внутри такая большая штука, которая быстро ползет.

Пока мама и папа живут в наличном мире, она не коснется их, и мне кажется, что мое молчание будет оберегать моих родителей.

Мама приносит пряный чай, сладкий, и в то же время пахнущий специями, щекотными в груди. Две звезды аниса плывут в моей чашке. Ниса вдыхает запах, греет нос о пар, а я пью, ощущая, как разогревается кровь внутри.

Только тогда я и понимаю, как дрожу.

— Можно? — говорю я. — Мы пойдем в свою комнату. Там будем пить чай. Хорошо? Больше никакого сада. Мы передумали. Холодно.

— Конечно, Марциан, — говорит мама. Взгляд у нее не как папин, внимательный, цепкий, как будто она ищет десять отличий между двумя картинками. — Спокойной ночи, дорогие.

Когда я переступаю порог, папа вдруг окликает меня. Я махаю Нисе, имея в виду, что догоню ее, смотрю на папу.

Он глядит куда-то за окно, в темноту, которую омывает дождь.

— Ты знаешь, как сильно я люблю тебя, — говорит он. — А я знаю, как сильно ты любишь меня. Иногда люди ведут себя так глупо, когда пытаются защитить тех, кого любят.

— Иногда ведут, — говорю я. Иногда они попадают в черно-белый мир, смотрят на огромных тварей, не умеющих вылезти из-под земли, а потом никогда об этом не говорят. Люди ведут себя глупо.

— Ты и Атилия для нас с Октавией самое ценное на земле и вовне ее. Это значит, что мы всегда неспокойны за вас. И это значит, что мы сделаем все, чтобы вам помочь.

Я ловлю мамин взгляд, кажется, он продолжает папины слова.

— Если что-то случилось, — говорит мама. — В лесу или после, ты можешь довериться нам.

И тогда я начинаю смеяться. Они думают, что я что-то отдал, чтобы папа был в порядке. Я отдал бы самое главное, но мой бог не взял у меня ничего, потому что его любовь безгранична.