Елена Клещенко - Белый и Черный

Мошенничать, подсовывать неполновесную сырную голову или обманывать крылатых в счете люди перестали скоро: гаргульи различали «один», «два» и «три», равно как «фунт» и «полфунта», не хуже, чем городские собаки. С той разницей, что злить гаргулий еще опасней. Как-то раз одной из них показалось досадным, что люди не оценили по достоинству ее товар: диковинного зверька, высохшего до костей и шкурки. В память об этом случае помост украшало каменное изваяние рассерженной твари с высоко воздетыми крылами и непомерно разинутой пастью. Создатель статуи не был членом гильдии резчиков, он принадлежал к гильдии магов. А гаргульи с тех пор запомнили и дочерям заповедали, что при человеке в лиловых одеждах пасть надлежит разевать строго по мере…

Магу, принявшему на себя службу Гаргульего Пастыря, платили по золотому с каждого участника торга (сиречь с каждого человека). Кроме того, если принесенный гаргульями предмет казался ему полезным, маг имел право купить его вперед других желающих. Достаточно веская причина, чтобы подняться до солнца и несколько часов кряду вдыхать запахи псины и сыров!..

— Да-а-а!

Господин Вейн спрятал изумруд в кошель. Гаргулья ухватила ногами желтую сырную голову и взлетела, подняв крыльями ветер. Люди засмеялись, замахали руками, вслед чудовищу полетели напутственные крики и карканье.

Маррок увидел Мондрена и поклонился, однако радости в его лице не было.

— Добрый сьер, я сейчас не могу отлучиться. Прошу вас пройти в мой дом, я буду вслед за вами. Прикажите ученику сделать вина с травами…

— Ты узнал что-нибудь?

Маг скривился.

— Не гневайтесь, добрый сьер… все потом, не время и не место.

Мондрен промолчал и пошел назад, туда, где его ожидал слуга с лошадьми.

Ученик Маррока, чернявый востроносый юнец с худыми, будто втянутыми щеками, был до того немногословен, что это походило на дерзость. Но вино на травах сварил отменное, не забыл и свежих лепешек с ломтями сыра и окорока. Мондрен уже начал подремывать у камина, когда вернулся маг. Поставил посох в особую опору (так рыцари ставят оружие), растер покрасневшие руки над огнем, плеснул черпаком вино из котелка в кубок и мимо кубка, духом выпил и с ненавистью покосился на тминный сыр.

— Эй, Нанн!.. Вы ведь не желаете сыра? Нет?.. Нанн, сонмы небесные! Унеси эту дрянь.

— Еще чего? — буркнул юнец.

За такие слова Мондрен послал бы любого из слуг на конюшню. Однако в обиходе у магов это означало, по-видимому, просто: «Не будет ли других приказаний, досточтимый господин наставник?»

— Пока ничего больше. И не беспокой нас, пока я не позову. Потом проверю, как у тебя подвигается дело с начертаниями.

— Так что же? — спросил Мондрен, когда за парнем закрылась дверь. — Ты был у нее?

Маррок кивнул, налил себе снова и впился зубами в лепешку.

— Словно подменили болтуна-весельчака! — желчно произнес Мондрен. — Говори, что узнал. Узнал хоть что-то?

— Премного всего узнал.

Маррок положил лепешку и скрестил руки, будто мерз.

— То есть довольно, чтобы… Наговоренные волосы известного вам человека начали расти, когда я коснулся ими ребенка.

— Что это означает?

— Что этот человек — отец ребенка.

Мондрен хлопнул в ладоши и крепко потер руки:

— Превосходно, друг! С меня причитается за такую новость. Теперь говори, что тебя тревожит.

— Я заглядывал в мысли матери. Трижды, потому что боялся ошибиться. Добрый сьер… — Маррок наклонился и прошептал: — Она уверена, что отец ребенка — шут.

— Боюсь, я не понял тебя.

— Эта женщина, — все так же шепотом проговорил маг, — думает, что шут делил с ней ложе и зачал этого ребенка, его и никого другого считает своим возлюбленным. Она призналась в этом мужу, она сказала бы это и на суде, и на исповеди, ибо это она считает самой подлинной правдой.

Мондрен почесал в затылке, потом усмехнулся.

— Ха! Что ж, как ни хитер их род, а не все только им нас обманывать! Слыхал притчу о двух приятелях, как один соблазнил девчонку для другого, тот лег с ней, а она в темноте не заметила подмены? Но каков его величество — и позабавился всласть, и ни при чем, а? А прекрасная Альенор, видно, и впрямь сущее дитя: черного жеребенка родит от белого жеребца и не задумается!

Маррок покачал головой.

— В темноте случается все, добрый сьер, и король в этом деле может быть ничем не лучше шута, и темноволосого можно перепутать с белокурым… но не различить на ложе бородатого и безбородого? Плечистого — и худого?