Елена Клещенко - Белый и Черный

— Яснейшая госпожа, — обратился он к Анне, пока ее супруг освежал горло.

— Оставь эту госпожу у себя в столице! Зови просто матушкой, если не побрезгуешь! — Крепкие щеки доброй Аннаик ар Ним горели от вина, как раскаленные камни в очаге. Понятно, в кого наш сьер Ивен такой здоровущий, — в кормилицу.

— Благодарю, матушка, — он поклонился. — Просто в уме не вмещается, что вы видели его величество совсем маленьким, баюкали вот на этих руках. Мы так привыкли к его силе и могуществу…

— Что, красавец вырос? — Она, кажется, была еще и глуховата. — А родился крохотный, как вот эта колбаса. — Анна рассмеялась. — Да и мой-то был небольшой, а тоже подрос с тех пор! Но что тебе скажу… да оставь ты, потом споешь, — оборвала она мужа, заведшего новую балладу, — но что я тебе скажу: с самого рождения его высочество сильный был. Присосется (ничего, что я так запросто?) — и не оторвешь, прямо как кутенок к матери…

Из дальнейшей ее речи Арно ар Мондрен узнал множество доселе неизвестных, но бесполезных для заговора подробностей, относящихся к первым часам, неделям и месяцам жизни нынешнего короля, например: как быстро заживал пупок после отпадения пуповины, как у Ивена обстояли дела с пищеварением во время прорезывания первого зубика и что при этом предпринимали маги и лекари, как он умудрился попасть пальчиком в собственный глазик и под какие колыбельные предпочитал засыпать. Хмель добрался до головы, Арно чувствовал отупение и все время напоминал себе о том, кто он и зачем здесь. Он слушал пронзительный голос кормилицы, и не мог отделаться от мысли: что-то в ее речах неправильно — концы с концами не сходятся.

— …В самом деле?

— Да, мой милый, в точности так. Ничего нет лучше наших колыбельных, в точности так. «Спи, дитя родное мое, спи, дитя, усни…» — вот это я ему и пела, наши песни. Мужчины их не знают. А тот-то господин, что состоял при ее величестве, про которого я тебе прежде говорила, сам пытался его баюкать — я в соседних покоях была и слышала, при мне он стыдился, важный такой. А слышу, поет этак баском: «На качели лебеда, под качелями вода» — вот. Встретите его, когда вернетесь, помяните ему это, может, посмеетесь. Ай, славные были годы, ну да пускай нынешний будет не хуже… Ивен! Ну где же тебя носило столько времени! К нам гость из столицы, а ты зад на седле протираешь! Я его тоже Ивеном назвала, думаю, греха в этом нет.

— Приветствую, — Ивен ар Ним взмахнул шляпой, будто крысу гнал с лавки. Арно попытался ответить на поклон и понял, что руки и ноги коварно вышли из повиновения.

Сын Клодруса и Анны ничем не был похож на короля. И еще менее — на Ларрела. Невысокий, но широкий и в плечах, и в поясе, с соломенными волосами, кудрявой бородой и носом-луковицей, он зато походил на мать, как бурая жаба — на серую.

— Рад встрече, — деревянными губами выговорил Арно. — Вы — молочный брат его величества?

— Ага, — радостно ответил Ивен. — Из одной титьки, прости, матушка. Не принц, а брат короля — всем, кто не знает, эту загадку загадываю, никто отгадать не может. Ловко?

— Очччнь.

Это было последнее слово Арно.

— Спит? — спросил сьер Клодрус.

— Говорила тебе, что выморозки дрянь, — заступилась за любезного гостя жена.

— Не беда, — сказал Мондрен. — Я не слишком и верил в успех — это было бы чересчур просто.

Чувствовалось, однако, что он раздражен и ищет повода, чтобы выругать сына — гонца, принесшего плохую весть. Арно, со своей стороны, был готов ответить грубостью. Он четыре дня провел в седле, перед этим пользовался южным гостеприимством и теперь, в доме Маррока, зевал во всю глотку.

— Я мог бы и не дожидаться его. Мог бы уехать, как только она сказала, что провела при дворе полгода. Если бы ее ребенка подменили братом Ивена, ее отослали бы сразу…

Маррок поставил перед ним кубок.

— Выпейте, сьер Арно. Отвар горчит, но я положил меду. Это прибавляет сил.

Арно отхлебнул, поморщился, отхлебнул еще.

— Постарайтесь, по крайней мере, вспомнить, добрый сьер, — настойчиво сказал маг, — все, что она вам рассказывала.

— Что и зачем? — сердито спросил Мондрен. — Сколько раз в день его королевское высочество пачкало пеленки?

— Это тоже, если в этом было хоть что-то примечательное, — ответил маг. — Но лучше бы — о королеве, о кормилицах, о других людях, с кем кормилица была тогда знакома.

— О королеве… что любила сына без памяти, все клала рядом с собой, обнимала… плакала, когда его уносили, то есть это поначалу, когда он только родился, — Арно снова потянул отвар из кубка. — Еще о придворном маге.