Елена Клещенко - Белый и Черный

Девица молча закивала, потом выбежала вон.

— Почему в кошку? — Альенор справилась со слезами и даже улыбнулась.

— Потому что у нее глаза желты, нос пуговкой, а уши торчат, — безмятежно объяснил маг. — Меньше менять придется. Вы мне позволите прямо теперь взглянуть на сына?

— Он спит.

— А мы потихоньку.

Над колыбелью, как водится, висел белый полог, но Маррок заметил, что сине-черного герба Герана сверху нет. Младенец крепко спал, положив ручки по обе стороны головы, словно ветви подсвечника. И в полумраке было видно, сколь черны тоненькие густые волосы.

— Прекрасный плод от достойного посева, — с улыбкой прошептал маг. Альенор, как и следовало ожидать, вся залилась малиновой краской, опустила глаза, почти смежив ресницы. И, конечно, не видела, что маг смотрит на нее сквозь камень, напряженно шевеля губами, будто читая полустертый текст. По мере того как он читал, в его лице проступала растерянность.

— Все обстоит наилучшим образом, прекрасная госпожа, — шептал он в то же время. — Ни малейшей угрозы, ни малейшей. Для полного спокойствия позвольте мне его ладошку… не разбужу, не в первый раз…

Маррок разогнул крохотные пальчики и на мгновение приложил к ладони младенца свои пальцы — плотно сжатые средний и указательный. Тут же убрал руки и отошел на шаг от колыбели, не переставая шептать успокоительные слова. Те, кто знал его хорошо, сейчас бы сказали, что Маррок напуган. Но Альенор ничего не заметила и горячо благодарила гостя.

…Желтоглазая прислуга закрыла дверь. Маррок пошарил за поясом и вытащил прядь волос. Теперь она не уместилась бы между пальцами. Черные блестящие волосы отросли почти на пядь и приметно вились. Руки мага дрожали.

Дом Маррока, младшего из придворных магов, был в торговом квартале у Южной стены. Неподалеку находился Гаргулий Рынок, и это обстоятельство приносило Марроку немалый доход сверх жалованья. В утро после каждого полнолуния его можно было застать там.

Гаргулий Рынок не был рынком. При прапрапрадеде Ивена на этой маленькой площади то ли казнили преступников, то ли устраивали бои, так что в центре ее до сих пор оставался каменный помост. За столетия он обветшал, углы обрушились, в выбоины за ночь намело снежной крупки. Однако нынешних посетителей площади это не смущало.

Они теснились на помосте, как голуби в сухом водостоке. Редко какая из них владела внятной речью сверх «да» и «нет», но для меновой торговли большего и не надо.

Снег холодил ноги сквозь мягкую кожу сапог, и все же Мондрен задержался, подчиняясь любопытству: он давно не видал гаргулий и успел позабыть, каковы они. Не серые, как их изображают в бестиариях, скорее бурые с бронзовым отливом. Пахнут псиной. Одна из крайних скосила на него глаз — золотисто-рыжий, как у совы, и сощуренный от солнца, — увидела, что сыра человек не несет, и равнодушно, тоже по-птичьи, отвернулась.

С другой стороны, возле ступеней, собрались купцы, аптекари и алхимики. Слуги несли за ними сырные головы, и дух от них перешибал запах залетной стаи.

Вот одно кошмарное создание подошло к ступенькам. В клюве (или в зубах?.. а, пусть философы решают, как назвать эту часть морды…) гаргулья держала преизрядный неограненный изумруд. Согнувшись полумесяцем, положила его перед собой.

— Да-а-а!

По правде, это было столько же похоже на «да», сколько и на «каррр», но торговый народ хорошо разбирает самые странные выговоры. Люди переглянулись, вперед вышел рыжий весноватый человечек в малиновом берете и таком же плаще, подбитом лисой, — будто солнышко выкатилось. Махнул слуге, тот положил на ступень круг овечьего сыра.

— Не-е-ет!

Рядом лег второй круг.

— Не-е-ет!

И люди, и гаргульи заволновались. Менщица наступила на зеленый камешек когтистой лапой, купец оглянулся на собратьев.

— Эй, рыжий, слушай, что скажу: она овечьего не любит, я ее с прошлого раза помню, положи зрелый сливочный, да пожирнее…

— Вейн, отходи, теперь мой черед!

Но и гаргульи, похоже, считали, что их подруга, отказавшаяся от двух кругов сыра, неправа: менщицу покусывали за края крыльев, она лязгала челюстями в ответ. Тут по ступеням поднялся Маррок с посохом в руке — и мгновенно воцарились тишина и благолепие.

Горожане менялись с горными гаргульями уже лет сто. Старики говорили, что изумруды твари тащат из разрушенного обвалом рудника, где обнажились копи и куда людям доступа нет. Приносили они, в обмен на тот же сыр, и куски горной смолы — «крови скал», и небесные камни, никчемные на вид, но зачем-то нужные алхимикам, и пучки белых цветов, лишенных запаха, — для лекарей… и много всего другого, даже магам иной раз неведомого.