Наталья Игнатова - Путь в Дамаск

— Это не библиотека, — Эшива подняла бровь. — Это чертов музей.

Вместо строгого брючного костюма на ней было струящееся, переливающееся всеми оттенками зеленого, длинное платье, оттенявшее яркую зелень глаз.

— Это ничего, что у Мартина глаза того же цвета? — уточнил Заноза. — А то вдруг окажется, что это смертельное оскорбление и ты его навсегда возненавидишь?

— Когда мне начинает казаться, что ты немножко понимаешь женщин, ты тут же разрушаешь эту иллюзию. Надеюсь, в музее мне бронежилет не понадобится?

На аукционе он был необходим. Но рядом с Мартином Эшиве, пожалуй, и правда нечего было опасаться.

— Уже хорошо, — Эшива уронила бронежилет под ноги. — И когда же ты скажешь мне, кто этот юноша?

— Скорее всего, никогда.

Индианка закатила глаза и в круг портала шагнула с выражением крайнего неудовольствия на лице. Такого же ненастоящего, как ее платье, но такого же убедительного.

Услышав за спиной негромкое:

— Привет! — произнесенное знакомым голосом со знакомым британским акцентом, Майкл подпрыгнул, выронил планшет, подхватил его уже у самого пола, обернулся, лихорадочно соображая, как обеспечить себе свободу маневра, если…

Если что? Это же Заноза. И… мистер Намик-Карасар? А где Эшива? Что происходит? Всё должно было быть не так.

Майкл ничего не знал о дайнах, позволяющих ходить сквозь стены. О проклятии, лишавшем вампиров тени и отражения он, разумеется слышал, но, как любой нормальный человек, поверить в такой бред не мог. Однако эти двое каким-то образом прошли мимо видеокамер незамеченными. В здание библиотеки они, возможно, проникли через какой-то из ходов, не отмеченных на плане, но в запасники вела одна-единственная дверь.

И они в эту дверь не входили.

— Добрый вечер, Майкл, — сказал мистер Намик-Карасар. — Расскажешь нам, кто дал тебе афат и почему?

— И про перстень Иттени, — добавил Заноза, оглядываясь с обманчиво-рассеянным видом, — Эшива видела во сне, как ты отдаешь мне перстень в помещении, где полно книг. По описанию подходит.

Эшива должна была видеть во сне совсем другое. Майкл чуть не сказал об этом, но вовремя прикусил язык. Если бы не заклинание, наложенное Ларкином, ослабляющее эмоциональную зависимость, обязательно проболтался бы. Даже сквозь заклинание он чувствовал симпатию к Занозе. И то, что тот был младше него, был ровесником тому Майклу Атли, который четыре года назад привез в «Турецкую крепость» два окунту, почему-то усиливал расположение. Хотя должно бы быть наоборот. Надо бы помнить, что внешность старшеклассника принадлежит столетнему кровожадному и жесткому убийце. Надо бы помнить, что Занозу не зря называют Бешеным Псом.

Как об этом помнить, если Майкл никогда в это не верил?

В смысле, в прозвище — да. В убийства — тоже. В кровожадность и жестокость — никак, хоть дерись.

Но Эшива во сне не должна была его видеть. Она вообще никого не должна была видеть, чтобы не могла рассказать, описать внешность, заподозрить неладное. В снах, которые сконструировал Майкл, Эшиве являлся перстень и здание Архива Квентера снаружи и изнутри. Картинка дополнялась аудио-потоком с данными о местонахождении Архива и датой проведения аукциона. Дату Майкл для убедительности привязал к лунному календарю.

Мог бы не заморачиваться. Эшива их с Ларкином сны даже смотреть не стала. Предпочла другой канал.

— Мистер Намик-Карасар, садитесь, пожалуйста, — Майкл отошел от стула, — у меня… я готовился… Я принес перстень, — он взглянул на Занозу. — Но сначала объяснения, да?

— Раз уж ты готовился, — мистер Намик-Карасар даже не улыбнулся. И садиться не стал. Зато Заноза просиял улыбкой, которой хватило бы на троих. Взял стул и уселся верхом.

— Давай, — он кивнул, — рассказывай. По бумажке будешь или так, на память?

Как будто сам не учил, что импровизации тем лучше, чем больше внимания уделяешь их подготовке.

О том, как именно он получил афат, Майкл рассказал быстро и, вроде бы, достаточно ясно. Наверное, слишком ясно и слишком быстро. Эмпатии у него было всего ничего, но холодную жуть, которой повеяло от мистера Намик-Карасара, он почувствовал костями и кожей. И поднял руки с планшетом, пытаясь остановить нечто, чему и определения-то дать не мог, но что, определенно, не собиралось останавливаться. От всплывшего в сознании слова «фатум» лучше не стало. Наоборот. Не бывает ситуаций, которые стали бы лучше от того, что «фатум» для их описания оказался самым подходящим словом.