Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

Листопад усилился, первый в этом году. Две телеги не смогли разъехаться, и их возничие принялись орать друг на друга. Их злость передалась и ему. Почему, почему он не может взять себя в руки? А как же Милава? Попробовал вспомнить ее образ, смех и медную косу с ленточками, неприкрытые лодыжки, но обернулась девушка – и то не Милава, а черноволосая Марфа с подведенными глазами, носом с горбиночкой и сжатыми губами. И гневно так посмотрела, словно он опять в чем-то оплошал. В испуге пригнул пастух голову, опустил глаза. Наваждение развеялось, но не полегчало. И хотя не один был на улице, вокруг себя ощутил бескрайнюю пустыню: ни домового, ни овина с шишигой, ни даже кикиморы. Еще немного — и барханы покроют улицы этого города, песок занесет его дома. «Где же ты, добрый друг Стрый? Куда ты пропал?» – с тоской подумал паренек. Никто ему не ответил. Папоротники среди домов не растут, а значит, волшебный цветок здесь не обнаружить.

И тогда он поднял глаза к небу. И тогда постучался ввысь. Он знал, что так можно, и не принял отказа. Там где-то была душа его Милавы, и он должен ее возвернуть. И так сильно он этого захотел, что Навь задрожала, прогнулась. На краткий миг показалось, что у него получится. Увидел в глубине потустороннего маленький светлый огонек, дрожащий, как свеча на ветру. Но это был лишь краткий миг. Небо ответило громовым раскатом.

Его швырнуло о землю. Резко хлынул холодный ливень. Журавль колодца прекратил скрипеть. Возничие, сыпя проклятиями, шустро разъехались, прохожие заспешили, и никто не заметил, как пастух поднимает руки кверху и не может встать.

– Че, милок, припечатало тебя? – вдруг услышал юноша старческий голос.

Он проморгался и увидел над собой морщинистую старуху в затасканных лохмотьях. Ее клювообразный нос и выпирающая нижняя губа мелко дрожали. В одном глазу угадывалось бельмо. Из-за спины торчала прутьями перевязанная вязанка хвороста, через локоть была переброшена корзинка, заполненная корешками и травами. Вода заливала старуху и ее корзинку, но она терпеливо стояла рядом.

Митяй беспомощно прошептал:

– Помогите.

— Так бы и сразу, — засуетилась старуха. Она как будто ждала этих слов. Ее костлявая рука схватила его и рывком заставила встать на ноги. Потом не дала ему упасть обратно. «А с виду одуванчик», — подумал Митяй.

Под ливнем одежда промокла насквозь. Раскаты грома следовали один за другим. Молнии рассекали небо. Ни силы, ни воли уходить из города у пастуха не осталось.

– Ну, так как – по домам или проводишь бабушку? — поинтересовалась у него старуха.

– Конечно, провожу, -- особо не задумываясь, ответил паренек. Хотя устоял бы он на ногах, отпусти она его, тот еще вопрос.

И вдруг у него вырвалось:

– Никого нет, пустой город.

Они медленно обогнули колодец и пошли в сторону Западных ворот, как раз туда, куда бы пастух направился, решись бежать. На улицах, действительно, никого не было. Но он имел в виду совсем другое.

– А кого ты ищешь? – поинтересовалась старуха. – Милаву? Так умерла Милавушка. Зачем ее тревожить?

– Я должен ее вернуть... Я могу... – проговорил Митяй и замолчал. Чуть не проговорился! Но откуда она знает про девушку? Он с подозрением скосил на старуху глаза.

– Что ты можешь? – спросила она, словно и не было никакой заминки. – Зайдем ко мне, потолкуем. Ворожея я, ворожея и ведунья немного. Обсохнешь, согреешься и пойдешь восвояси.

Ворожеям с недавних пор Митяй не доверял. Да только захват у старушки оказался железный, попробуй из него вырвись. Так сам и не заметил, как оказался у ее избушки, а потом и внутри.

Изба у старухи была не из примечательных. Небольшой двор с парой рябин перед крыльцом, маленькая холодная клеть, сени и теплое помещение с печкой. Над дверью символ змеи, поглощающей копье; под его взглядом змея шевельнулась. С одной стороны, была изба так же мала, как у Марфы, с другой стороны – заставлена, как дом Пелагеи: сундуками, корзинками, бочонками, кувшинами и пиалами. Пучки засушенных трав свешивались с натянутых вдоль стен веревок и потолка. Горело много свечей, нашлось место даже канделябру и большому зеркалу в бронзовой оправе. И никакого Чура! Ни в углу, ни за печкой! «Ворожея она, как же!» – засомневался Митяй. Нормальные люди свечи просто так не жгут.

– Подожди, переоденусь, – проворчала старуха, бросила вязанку хвороста у печи, рядом поставила корзинку и скрылась за занавеской в дальней части.

Воздух в избе отдавал гнилью и сыростью, печь – с виду сто лет не топ лена. Митяй передернул плечами и хотел было выбежать наружу. Да не успел. За занавеской раздался громкий хруст, там что-то активно задвигалось, и по комнате прокатилась волна творимого колдовства. В тот же миг все предметы относительно пастуха сдвинулись на шаг вправо, один за другим, затем слегка вернулись обратно, и он потерял сознание.