– Иди, милая, иди.
Они проводили девочку взглядом. Пастух с горечью понял, что не побежит. Момент упущен. И не в девочке дело. Хотя бежать перед ребенком от лиходея ему показалось несуразным. Дело было исключительно в нем: больше не чувствовал он в себе необходимой решимости.
Они быстро удалились от стоянки беженцев и продолжили движение на восток. Объясняться пусть и с плохонько, но вооруженными людьми в планы головника не входило. По пути им все чаще встречались следы от возов, уходившие на юг в сторону от тракта. Иногда они проходили по покинутым людьми весям и небольшим селам. В них избы стояли по большей части нетронутые, без каких-либо особых разрушений. Впрочем, паренек не шибко придавал этому значения. Война воспринималась им как очередное бедствие, которое надо просто переждать. Он терзался и думал, думал и терзался…
Через несколько дней пастух, оглядевшись по сторонам, убедился, что достиг нужного места. Вокруг расстилалась глухая пуща, среди коряг и поваленных деревьев еле угадывались тропка.
Тогда он, стараясь не выдать себя голосом, сказал:
– Непростой это лес, водят нас. Пора остановиться и его хозяину поклониться.
Убивец пожал плечами, мол, надо так надо.
Юноша подошел к приметному пню, провел по своему лбу пальцами, потом по его шершавому боку и принялся неистово отвешивать земные поклоны. Здесь требовалась ретивость, чем искренней, тем лучше. Что там говорил отец? «Необычным нужны необычные слова. Скажи каждому то, что он хочет услышать, в тот момент, когда сможет услышать, и у тебя появится отличный шанс получить от него требуемое. Не забывай только верить в то, о чем говоришь, и в то, что делаешь». Поэтому одновременно паренек принялся приговаривать:
Леший-батюшка, хозяин лесовой,
Мы поклон кладем и телом, и душой,
Ты подарочки, что выложим, прими,
Морок наведенный, просим, с нас сними,
В край людей из пущи отпусти.
– Надо поторопиться, времени у нас не осталось, – заволновался пастух, колючий взгляд уже буравил затылок.
Хозяин приближался. Лес наполнялся его раздражением. Паренек с грустью понял, что чужд для Лешего, как и для всего ранее привычного мира духов; он будто оказался по другую сторону прозрачной льдинки. Что-то ему сквозь нее виделось, но мутно и нечетко, как белый свет подслеповатому старцу.
– Все не все, а кой-какие заначки, так и быть, выложим, – заметил лех. Он передал пастуху каравай хлеба, завернутое в тряпицу вяленое мясо и пару луковиц. Юноша выложил подношения на пень. Как бы, как бы. Тут едой не отделаешься!
– А теперь отойдем к тем кустам и глаза закроем, может, пронесет, – шепотом предложил он. И сам подал пример, отойдя к огненной калине, где закрыл глаза. Правда, щелочку все же оставил. Любопытно на Лешего посмотреть.
Вскоре в лесу установилась необыкновенная тишина. Через какое-то время послышалось сопение – то ли еж пожаловал, то ли другое зверье, то ли…
– Негодники, топтуны горемычные, меня такими крохами ублажить захотели, – голос говорившего был скрипучий, недовольный и шел со стороны пня. Что же, как пастух и предполагал, Леший самолично пожаловал. Место это было особым древним капищем, оставленным людьми в незапамятные времена. Когда-то отец поведал о нем, и теперь он воспользуется этим знанием.
– Прости великодушно, не со злого умысла, из-за нужды тебя не уважил,– проговорил паренек уже с широко открытыми глазами. – Отдал бы все, да в плену я у этого чужеродного, погубившего невинную девушку и ее отца. Со злым умыслом идет он в Княжий град, видно, погибель любичам принести хочет: отравы в колодцы подсыпать или мор вызвать. Кто его, если не ты, остановит?
Старичок-боровичок с зеленоватой кожей, с иглами на спине, прикрытый спереди длиннющей бородой, наполненной лесным мусором, с удивлением посмотрел на говорившего, потом на предполагаемого убивца. Надо отдать должное: резких движений лех делать не спешил, а, в свою очередь, с интересом разглядывал неожиданного обвинителя, которого постепенно покрывал липкий пот.
Во, выпалил так выпалил! Что же теперь будет? Спасет ли Леший, прислушается к его словам? Или убивца одним ударом прикончит? Умирать ой как не хотелось. Но слово не курица, обратно во двор не загонишь.
– Что-то сомнительное в сём видится, – наконец проговорил Леший и обратился к убивце. – Кому чужеродный, кому родной, но, зайдя в мой лес с железом, уставы ты нарушил. А это мне не по нраву. На тебе кровь многих – как злодеев, так и невинных. Прав ты был или не прав, мне то неведомо. Однако в одном простить мне тебя будет сложно: зачем тогда ежа-то съел? Потерпеть денек, второй не мог? Поголодать-то полезно! А я, знаешь ли, очень не люблю, когда моих зверюшек зазря обижают. А тот малый мне был как брат. Только вспомню, как он шевелил усами, пыхтел под пеньком, ловил кузнечиков и шмелей, так слезы наворачиваются!
Читать дальше