Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– Так значит, вот почему горгулья прокричала про ваше родство? – пораженно молвил пастух. Пазл почти сложился. Осталось лишь уточнить одну маленькую деталь.

– Возможно, – нетерпеливо ответил рыцарь, – но после поражения от Владык большинство родов либо сгинуло, либо утратило свои способности. Была произнесена особая клятва отречения. Те же, в ком просыпался древний дар…

– Безжалостно уничтожались послушниками или рыцарями, – закончил его мысль Митяй.

– Да, – тихо проговорил Дементий, – обет рыцаря – защищать людей от колдовства и от нежити. И я нарушил этот обет.

Митяй постарался не зацикливаться на последних словах. Не сейчас, не это важно.

– Почему древние роды проиграли? – спросил он.

– Их дар обернулся проклятьем. Они творили жуткие вещи: опыты над людьми, опыты над планетой. И постоянные войны, войны, войны. Скрытый зверь не хотел останавливаться, не желал он ни с кем и объединяться. Убийства с особой жестокостью были его гимном…Пока не случилась Черная луна, пока не появился Разлом. Владыки – далеко не первые из демиургов – вместе с другими изменили этот мир, переписали его законы. Прежние повелители ушли в историю, уступив свое место новым.

– И ты считаешь, что Морена, Потапыч и Колдун с острова – это те самые демиурги?

– А кто еще? – буркнул Дементий.

Мужчина снова подбросил в костер дров, укутался поплотнее в шубу и прилег, довернувшись в шкуры, на которых до этого сидел.

– Ну а ты, правда, думаешь, что Любава – та самая Снежная дева из пророчества? – услышал пастух вопрос, заданный шепотом.

– Да кто ж это знает, я ни разу ее не видел. Но больно на перекрестке семи дорог холодом сквозило из-за пределов, словно у Морены появился двойник. А слова про деву – так они сродни видению, слетели с языка помимо воли. Вскоре узнаем. Вскоре многое встанет на свое место.

***

Митяй прошел по горному серпантину, обернулся и увидел, как Камнеград, небольшая каменная крепость, возвышается над бирюзой кедра и сосен, над белизной снега и льда реки. Отсюда хорошо просматривались ступенчатые улицы и заснеженные крыши. Иногда между домами появлялись фигурки людей, спешащих по своим делам. Бездельников здесь не держали. Еще ниже в долине дымили мастеровые выселки. Однако впереди ждало ущелье, зажатое скалами, которое должно было привести к нужным пещерам. Начатое следовало закончить. И он продолжил свой путь.

Постепенно дорога сменилась тропинкой, сосна – кустарником, и вот перед ним открылся провал, ведущий к неизведанным глубинам. Перед пещерой выделялось кострище, обложенное камнями, в стороне осталось еще достаточно нарубленных веток и сучковатых поленьев. Здесь часто останавливались, по крайне мере, раньше. Опираясь на посох, Митяй вошел под каменный свод. Идти было легко – уклон пологий, сквозняк подталкивал в спину. Недалеко от входа он обнаружил заготовленные факелы, одним из которых решил воспользоваться. Три удара кресала о кремень, и огонь весело затрепетал перед ним.

Если первые шаги дались легко, то вскоре все усложнилось. И дело было не только в неровностях и расщелинах. Трудно в темноте, окружающей освещенный круг, осознавать пройденное расстояние, трудно не пригнуть голову, ощущая давление камня! Тревога нарастала. И даже мимолётные следы присутствия человека – то разбитая тележка, то сломанная кирка – не помогали. А ведь недавно он так же шел за Потапычем и ничего похожего не испытывал. Что за странное имя для деми… урга? Хотя, что тут говорить, этот персонаж сам по себе очень странный.

Вскоре Митяй [понял, что] потерялся. Пещеры сменялись друг другом, ходы между ними петляли, ветвились, убегали в стороны. Куда идти? Он покрутил головой, будто что-то можно было рассмотреть, и услышал, нет, почувствовал настойчивый зов. Где-то там, в глубине, его ждали. В голове зазвучали неразборчивые голоса. И пастух пошел дальше, перебирая в голове воспоминания о вчерашнем дне…

В Камнеград добрались под вечер. Ледяная дорога, шедшая по замерзшему руслу Камушки, слава Роду, привела обоз к городку без приключений. И нигде больше не ощущался тот жгучий холод, что встретил его в Кистенях!

Неужели он ошибся, неужели это все его длинный язык, а предчувствие Снежной девы – плод его воображения?!

Может быть, оно и к лучшему. Достаточно того, что лицо Морены – лицо, обтянутое кожей, – нет-нет да всплывало в памяти, а с ним и те противоречивые чувства, когда тебя и тянет, и одновременно отталкивает. Красота в увядании. И знаешь, что нельзя, а хочется. Жуть, одним словом!