Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

От сделанных усилий к Митяю опять пришло беспамятство, но было оно уже вперемешку со снами, в которых бежал он на четырех лапах, а его настигал шелест змеиного тела. И все же на этот раз он знал, что обязательно убежит.

В третий раз пастух проснулся от звуков бубна и веселых песен.

Большая изба была наполнена людом. Вокруг уже знакомого пожилого мужчины сидело много детей. Несколько девушек кидали плетеный клубок в какого-то юношу, тот, смеясь, ловил и возвращал его им. Женщины, одетые в красные сарафаны, расшитые снизу и по вороту узорами, некоторые в меховых накидках, освобождали столы от посуды.

Со столов убрали, вместе с лавками вынесли их вон. Глава дома, он же староста Попады, как называлась здешняя весь, взял горшочек каши и направился в сторону печи. Около печи поклонился и запел, а за ним подхватили и остальные:

Хозяин-батюшка, прими еду нашу —

От чистого сердца овсяную кашу,

Защиту свою на дом навеси,

От ч(е)рта рогатого нас упаси.

Шедший за ним юноша с упоением бил в обтянутый с одной стороны кожей деревянный обруч. При каждом ударе звенели подвешенные бубенцы. Так торжественно они поставили за печку горшок с кашей, затем обложили его горячими углями и отошли внутрь избы.

Чья-то маленькая ручка дернула Митяя за власы, потом еще раз. Пастух скосил глаза и увидел женскую рожицу с обросшими густыми космами. Показав в сторону весняков язык, барабашка проворчала:

– Вот почто они так? Батюшка да батюшка. Никакого желания защитку ставить, порчу с заразой в болотце загонять. И не слышат меня, подсказки не угадывают. Ну, не мужик я, сил моих терпети больше нету.

-- Какие же вы, домовята, привередливые! Люди вам почести кладут, а вам все не так, все не эдак, – произнес слабым голосом Митяй.

Глядь, а ее и нет, только глаза из-за Чура выглядывают. Не ожидала, что больной в себя пришел, а теперь скромничает. Так и сидела там, пока весняки не разошлись, лишь тогда услышал паренек, как кто-то кашу подъедает, стуча горшком о каменную подкладку.

На следующее утро пастух, завернувшись в теплый шерстяной плед, вышел на мороз. К нему тут же подковыляла старушка Агафья:

– Первый раз встал и сразу во двор, пожалел бы себя, юноша.

– Хорошо у вас тут, – сказал Митяй, оглядываясь по сторонам и вдыхая воздух полной грудью.

Искрящееся снежное покрывало слепило глаза, мохнатые ели делали пейзаж сказочным, низкие избы с курящимся над ними дымком добавляли уюта. Робкие домовята старались не попадаться на глаза, но он ощущал их присутствие. И это не могло не радовать! Он чувствовал, как огонь цветка папоротника, когда-то им сорванного, вновь оживал в нем. Чудеса возвращались! Вдруг поверилось, что вскоре все встанет на свои места. Мир забудет про хрустальный звон, про хмыря и всех тех, кто охотится за душами и нежитью. И тогда у него появится шанс все исправить…

– К обеду ждем сани, – доверительно сообщила старушка. – Побаивается вас староста, спешит побыстрей избавиться, а я не боюсь. Мне о вас многое известно. Когда у смерти человека выхватишь, она про него чего только не порасскажет...

Внутри избы послышались тяжелые шаги, и наружу вывалился взъерошенный, ошалелый от долгого лежания Дементий. Он споткнулся, упал в снег, кой-как поднялся, скрестил руки на голой груди, выдохнул паром и прокричал:

– А мы живы, пастух! Все равно живы! И ни одной царапины!

– В дом иди, непутевый. Еще не выздоровел, а уж мороз голышом дразнишь, – замахала на него Агафья.

И правда, Дементий тут же закашлялся и позволил женщине затолкать себя обратно. Митяй постоял, постоял и пошел за ними. Чего там имела в виду старушка, он не понял, а расспросить постеснялся, как и то, кем была пряха и куда она подевалась.

Когда за ними прибыли суровые молчаливые витязи, провожала найденышей только та же Агафья. Местные старательно их сторонились. Лишь пара лаек побежала следом.

Как отъехали, жуткий вой разнесся над округой. Лайки заскулили и повернули обратно. Митяй дотронулся до груди – оберега там не оказалось.

***

Кистени были вторым городом, который довелось посетить пастуху. Со всеми своими посадами и крепостицей он поместился бы в любой слободе Княжего града. Лишь ворота в основании были выложены крупным камнем, остальные постройки сплошь из дерева: стены, башни, дома. Посреди посада, на перекрестке семи дорог, стояла статуя черной женщины с белыми крыльями, наклоненная на север. В ее фигуре ощущались напряжение и борьба…