Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– Вот так будет лучше, – с удовлетворением проговорил он, развеивая волшбу. – Значит, твой путь теперь под Камень? Пойдем вместе, мне надо проверить подземное озеро, что-то странное с ним творится.

Любава промолчала. Может, под Камнем ей удастся смириться с потерей. Может быть, там она забудет белесую нимфу и сапфировых змеек.

Темноту прочерчивали тонкие лучи света: белые, серебристые, голубые, желтые, красные, иногда прямые, чаще — колеблющиеся. Они пронизывали темноту насквозь. Они мешали…

Наконец, они перестали походить на липкие нити паутины.

Лучи превратились в оранжевое море, которое то падало волнами на лицо, то откатывало обратно.

Сознание медленно возвращалось.

Сначала Митяй услышал скрип прялки, затем почувствовал перемешанный запах сосны с шерстью — медовый запах забытого дома – и лишь после различил в неровном свете незнакомую женщину. Она сидела на донце и неторопливо вытягивала из кудели нить. Ее русая коса, украшенная многочисленными ленточками, лежала спереди на груди. Терракотовый сарафан с богатой вышивкой не мог скрыть стройной фигуры. Иногда она стряхивала с себя золотую пыль, что, поблескивая, слеталась к ее ногам, иногда посматривала на лопаску прялки, на которой фигурки, вырезанные в дереве, бегали, менялись местами, суетились.

Но на лопаске пастух заметил и еще что-то. Накинуты были на нее два узелковых оберега, что Марфа им с рыцарем вручила перед тем, как расстаться. Хотел было он спросить, обратиться, да не успел…

За спиной женщины сгустилась тьма, чтобы тут же смениться иной перспективой.

И пришло узнавание…

Художник наносил перед открытым окном на холст во всю стену крупными мазками краску. Тонкая длинная кисть то мелькала, то замирала, и казалось, на ее ворсинках сама жизнь дышала в такт движениям мастера. Чуть слышно играл на фортепиано вечный Пол, исполняя музыку Захрусталья. В мелодичных звуках угадывались незнакомые печальные слова о вчерашнем дне, о потерянной любви и робкой надежде, о скулящей тоске и безграничном одиночестве.

— Что не так с твоим миром? Что не так с нами? – вскричала женщина. Она оторвалась от прялки и напряженно посмотрела на художника.

– Корреляция. Новые переменные создают новые правила. Мы ждали ее, говорили о ней, и вот она произошла.

Он повернул к ней голову и улыбнулся. В этот раз пастух разглядел его достаточно хорошо.

Мужчина был одет в коричневый свитер с закатанными рукавами, брюки из плотной хлопковой ткани, клетчатый шарф и фартук. Его власы торчали коротким ежиком, но при всем при этом черты лица имели некоторое благородство, которое не портили даже рыжеватая щетина и пенсне из панциря пепельной черепахи.

Художник поднял кисть и произнес:

– И не говори мне ничего больше, ты сама допустила огрехи. Кто не досмотрел за моими подарками? Пружину завели, маятник начал движение, теперь жди звона колоколов в полночь!

От его слов стало неуютно. За окном зияла бездна – пропасть без дна, перпендикулярная существующей обыденности. Можно в нее всматриваться, можно в нее прыгнуть, но можно ли остаться прежним, допустив до себя?..

— И ты позволишь твориться всему, что происходит? — застонала женщина, ее пальцы дотронулись до висков.

— Для того [ наш ] мир и предназначен. Не грусти, не волнуйся, продолжай делать свою работу. Помни, мы созданы из того же вещества, что и наши сны. Сном окружена вся наша жизнь… Да и что такое жизнь, если не игра среди теней!

На этих словах силы покинули пастуха.

В следующий раз Митяй очнулся от тихого говора. Открыл глаза и смутным взором разглядел над собой красноватый потолок, сбоку мелькали нечеткие силуэты. Тепло от печи успокаивало, дым не тревожил и был каким-то сладким. Он различил пожилого мужчину, чей голос, собственно, его и пробудил. Тот утягивал пятку лаптя по колодке и рассказывал мальцу, державшему приготовленные лыки:

– Агафья-то наша, слепая курица, карга старая, углядела однако молодцев в снегах! Говорит, столб пламени над равниной привел ее к ним. Ну и приволокла их на полозьях вместо хвороста. Откуда силы-то взяла? Раздел я их, омыл талой водицей, укутал шкурами, влил в них медового настоя. Однако дни идут, а они в себя не приходят. Так все это время и кормим их медом с водой. Из ратной братии один из них, при кольчуге и мече, второй – холоп аль слуга из вольных. Далеко от тракта забрались, то ли гнались за кем-то, то ли за ними кто гнался. Потому отправил я весточку в Кистени, пусть воевода с Космой разбираются, что с ними делать. Вдруг посланники важные либо басурманские соглядатаи.