Скафтар Сторвальдсон, второй сын бонда, присвистнул:
— То неблизкий путь!
— Чайка летит быстро, — проскрипела из угла Астрид старуха, — коль ветер — встречный.
Все слышали, как снег скрипнул на зубах пришельца.
— Не стой в сенях, гость, — обратился хозяин к путнику, — проходи да садись, где пожелаешь. Эй, Скегин, — обернулся к третьему сыну, почти юнцу, — сходи за дровами, баню истопи. Герда, растолкай Соль — пусть сама нянчит, и разогрей бобы: думается, сын Мовара не откажется поужинать. А ты, Скафтар, не стой как камень на кургане, принеси пива. Или ты выпил бы чего покрепче, Гест?
— Не надобно так хлопотать, добрые хозяева, — проговорил гость, снимая и отряхивая плащ — совсем ветхий и дырявый, как отметил Сторвальд, — пусть бы спала себе ваша Соль, ибо всякий скажет, что молодой матери надобен покой. Но ещё сказано: «сильно торопится сесть у огня, кто пришёл издалёка, и колени замёрзли».
С этими словами Гест взял протянутый Скегином чурбачок и примостился на нём у самого камина, протянув руки прямо в огонь. Герда передала младенца Эрику, приняла плащ и котомку странника и повесила сушиться. Гест потёр руки, провёл по лицу, стирая иней и усталость, и обернулся к хозяевам с блаженной полуулыбкой:
— Огонь — это славно для рода людей!
— Здравие крепкое и жизнь, коль без лиха! — нашёлся Скегин, опередив отца, который тоже помнил «Поучения Высокого».
— Это верно, — кивнул Гест. — Пользы большой от пива не будет, особенно в лютый мороз.
— Тогда ты, думается, не откажешься от горячей ежевичной настойки с мёдом, раз уж не желаешь ни есть, ни попарить кости? — спросил Сторвальд.
— Не откажусь! — тихо засмеялся пришелец.
Скегин подкинул дров в очаг и помешал жар кочергой, Скафтар притащил запечатанный кувшин, но распечатывать и разливать не посмел, доверив это дело отцу. По гостиной поплыл тёрпкий пьянящий запах, когда котелок ставили на огонь. Все расселись у камина, даже старуха Астрид пересела поближе в своём кресле-качалке, облепленном обрывками пряжи. Только Эрик расхаживал по комнате, качая сына. Повисло напряжённое молчание, которое никто, однако, не смел прервать. Наконец Гест виновато улыбнулся:
— Не найдётся ли здесь трубочного зелья? [4] — Не найдётся ли здесь трубочного зелья? — как известно, в Скандинавии обычай курения появился после открытия Америки и ввоза табака. Но поскольку мы же не в Скандинавии, то какая, собственно, разница. Вообще же, на просторах Евразии всякую гадость курили с древнейших времён, в основном коноплю и разные опиаты.
Или в этом доме сей обычай не в почёте?
Скафтар молча протянул гостю кожаный мешочек. Отец бросил на него неодобрительный взгляд, ибо недолюбливал привычку дымить трубкой, почитая её «моряцкой дурью», хоть сыну и не запрещал. Сам нахлебался запретов от собственного батюшки, славной памяти Стормира Скафтарсона. Когда же гость задымил, как гейзер на сопках, Сторвальд заметил:
— Экая у тебя старая трубка! Ты из горцев или с побережья?
— С чего ты взял, добрый хозяин? — уклончиво отвечал Гест.
— Нетрудно сказать, — едва заметно ухмыльнулся бонд, — у нас только в этих краях курят.
— «У нас», вот как, — покачал головой Гест.
— В Хлордире, в Стране Заливов, я имел в виду, — уточнил Сторвальд. — Или ты из-за моря?
— Даже и не знаю, как тебе ответить, — молвил Гест, глядя в огонь. — Я действительно вырос в горах и действительно за морем. Но было бы неправдой сказать, что я не жил на побережье и не ходил на вёслах и под парусом. Я, как ты уже, верно, догадался, Сторвальд бонд, был викингом, и останусь им, какие бы там указы не издавал наш добрый король Хруд…
Не скрылось от Сторвальда, как странно дёрнулось лицо гостя при словах «наш добрый король», и как холодный взгляд на миг исполнился дикой, волчьей тоски. Такие же глаза были у старого верного волкодава Трюма, когда он совсем одряхлел и отец прогнал его в лес со двора — подыхать. Сторвальд бонд был тогда совсем мальчишкой — зим семи или восьми. Но даже спустя целую жизнь его сердце всё ещё хранило тот обречённый собачий взгляд…
А Эрик ничего не заметил и пробормотал:
— Хорошенькое дело — викинг у нашего очага!
— Не ори, — бросил отец, — засранца своего разбудишь. А ты, добрый человек, поведай-ка нам, как это тебя занесло так далеко от моря.
— Поверь мне, добрый хозяин, — криво усмехнулся Гест, — это долгая и скучная история, в которой ни у кого из нас нет нужды. Подобных историй сто на сотню. И можешь быть уверен, что по весне никто не заявится сюда выспрашивать о сыне Мовара — или о каком другом сыне. Впрочем, — добавил бродяга, немного помолчав, — я не хочу казаться неучтивым. Вы приютили меня, я же могу отплатить только словом. И, поскольку вечера нынче долгие, могу нелживо поведать вам сагу об одном человеке, которого не так давно не стало в мире живых. Его сага занимательнее моей и позабавит вас куда больше.
Читать дальше