Джеймз Стивенз - Горшок золота

С изумлением, с восторгом взирала дочь Мурраху на сборы сидов . По временам глаза ей ослеплял чей-нибудь лоб, сиявший самоцветами на солнце, или же торк [74] Торк – металлическое шейное украшение в виде обруча; состоятельные люди могли позволить себе полностью золотые торки, часто изысканной сложной выделки. широкого золота вспыхивал, словно факел. На белокурых локонах и на темных сияло солнце; белые руки вскинутся, мигом пойманы взглядом, исчезают, вновь появляются. Глаза тех, кто не медлит, не предается расчетам, смотрели в глаза ей, не хваля, не вопрошая, но мягко и без испуга. Голоса свободных людей звенели у нее в ушах – как и смех счастливых сердец, без мыслей о грехе и стыде, свободные от уз самости. Ибо эти люди, пусть многие, были едины. Всяк говорил с другим, словно с самим собой – без оговорок или уловок. Все двигались вольно, каждый по своему желанью, но двигались и слитно, будто одно существо: крича пред Матерью богов, кричали они в один голос и кланялись как один. Многие их умы проницал единый ум, настраивал, направлял, и через миг переменчивое и текучее сделалось сомкнутым и естественным с одновременным постижением, всеобщим действием – а это есть свобода.

На глазах у Кайтилин танцы прекратились и все поворотились едино к спуску с горы. Те, что впереди, устремились вперед – и те, что за ними, все в четком порядке.

Тут подбежал к ней, невесте-красавице, Энгус Ог…

– Идем, возлюбленная моя, – сказал он, и рука об руку они поспешили среди остальных, смеясь на бегу.

Здесь не росло ни единой зеленой былинки – сплошной бурый ковер из торфа, простертый, докуда хватало глаз, по пологой равнине, прочь, туда, где вздымалась другая гора. Дошли до нее и спустились. Вдалеке виднелись рощи, а еще дальше – крыши, башни и шпили Города у Брода на Гатях и дорожки, что вились там повсюду; но на этой вышине один лишь колючий дрок тихонько рос в солнечном свете; тянула свою громкую песню пчела, птицы летали и распевали время от времени, да мелкие ручейки набрякали бегучей водой. Чуть поодаль красиво зеленели кусты, махали нежными листьями в тишине, а еще дальше, обернутые солнцем и покоем, глядели на мир со своих безмятежных высот деревья, и жаловаться им было не на что.

Вскоре добрались они до травянистых просторов, и начался танец. Рука искала руку, ступни выступали союзно, будто любили друг дружку; безмолвно приплясывали, не спотыкаясь, а затем грянула громкая песня – пели всем, кто влюблен в веселье и мир, какие отняты были обманом…

– Идите к нам, вы, кто не ведает, где вы есть, – вы, живущие среди чужаков в домах отчаяния и лицемерия. Бедные вы, несмелые! До чего вы запутались и замучились! Изумленные, смотрите вы и не понимаете, что глаза ваши вперяются в звезды, а ноги шагают по землям сидов . Невинные! В какое узилище брошены вы? К какой низости склонены? Как перемолоты между законами и обычаями? Темный народ фоморский [75] Фоморы – темные демонические существа; согласно «Книге захватов Ирландии», воевали с народами, пытавшимися заселить Ирландию, в том числе и с племенами Богини Дану. В поздней традиции – морские разбойники. Балор, внук Нета – один из предводителей фоморов, поражавший всех смертоносным взглядом своего единственного глаза. Поединок с ним Луга (его же внука) – кульминация сказания «Битва при Маг-Туиред». держит вас в рабстве, и умы ваши взяли они в свинцовые ковы, сердца заключили в железо, а на чресла ваши надели латунный пояс, несчастные! Верьте сему: солнце светит, цветы растут, птицы любезно поют на деревьях. Свободные ветры повсюду, вода сбегает с холмов, орел кличет вслух в своем одиночестве, и подруга его прилетает спеша. Пчелы собирают мед среди солнца, пляшут мошки, а за рекой ревет могучий бык. Ворона делится словом со своей братией, на изгороди королек обнимает птенцов… Идем с нами, вы, влюбленные в жизнь и в счастье. Протяните руку – и какой-нибудь брат издалека возьмет ее в свою. Оставь ненадолго плуг и телегу, отложи иголку и шило – разве шкура звериная тебе брат, о человек?.. Уходи! Уходи! От станка, от стола, из лавки, где подвешены туши, где продаются одежды, где шьют их впотьмах, – о, низкий обман! Разве для радости сидишь ты в комнатенке конторской, бледный ты человек? Законник ли зачаровал тебя?.. Уходи! Ибо легко начался танец, ветер поет над холмом, солнце хохочет в долину, и море скачет по гальке, пыхтит по веселью, танцует, танцует, танцует от радости…

Пронеслись они козьими тропами, проселками и витыми дорогами. В город вошли, приплясывая и распевая; среди улиц и лавок поведали свой солнечный сказ; пренебрегали злобными взглядами и хладными лбами, когда косо посматривали на них сыновья Балора. И забрали они Философа из его тюрьмы и даже Ум Человеческий отняли у врачей и законников, у лукавых священников, у профессоров, чьи рты набиты опилками, и у торговцев, что продают листья травы, – у ужасного люда фоморского… а потом вернулись к себе, танцуя и распевая, в земли богов…