Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

В такую ночь, когда шло столько мелких войнушек, они могли надеяться разве что на сдерживание. Могли только вмешиваться по возможности, встать на пути какой-нибудь резни, залатать какие-нибудь последствия. Безумие – от чего, от каких-то мучений кракена, что ли? – как будто заразило все. Город рубил себя на части.

Так что Коллингсвуд спрашивала не ради указаний: при входе в руины обиталища Лондонского камня налицо были признаки убийства, хотя все, что могла полиция, – это зарегистрировать их и идти дальше, – а ради того, чтобы подчеркнуть, что ответа у Бэрона нет. Он стоял на пороге, заглядывал и качал головой со сдержанной кротостью, к которой Коллингсвуд уже привыкла за годы работы. В помещении констебли обмахивали вещи и делали вид, что ищут отпечатки – все более нелепые традиционные протоколы. Они поглядывали на Бэрона – не скажет ли он, что делать.

– Черт возьми, – сказал он и поднял брови. – Это уже слишком.

«Ну нет, – подумала она. Скрестила руки и подождала, пока он скажет что-нибудь еще. – Больше этот номер не пройдет». Она так привыкла принимать его небрежность, его реплики в сторону, его терпеливое ожидание чужих предложений, словно на педагогический манер, признаками того, что его ничто не может удивить, симптомами абсолютного контроля полицейского офицера, что теперь не только с удивлением, но и с яростью осознала: да он просто без понятия, что делать.

«Когда ты в последний раз доходил до чего-нибудь своей башкой? – думала она. – Когда четко говорил нам, что делать?» Стыдом она вынудила его встретиться с ней глазами, и в их глубинах она видела – словно далекий маяк – страх.

– колливуд? – Она смахнула голосок, как раздражающий волос. Не нужно, чтобы Бэрон знал, что с ней Бодрячок – ее поросячий дух-дружок.

– Итак, – сказал он наконец. Если не знать его долго, то можно было и повестись. Можно было подумать, что он спокоен. – От Варди так и нет вестей?

– Ты уже спрашивал. Я отвечала. Нет.

Варди ушел побеседовать с Коулом, говорил он, проверить его. С тех пор о нем не слышали. Не могли отследить ни его, ни Коула. Бэрон кивнул. Отвел взгляд и снова вернул.

– Это была его чертова идея – подстроить конец света; это он что-то там намутил и сменил даты, – сказал Бэрон.

– Ты уж меня извини, на хер, но думаешь, это он, что ли, целый день сидел с башкой в гребаном астрале и уговаривал созвездия пердеть побыстрее? – спросила она. – Хрена с два это был он – он захомутал меня.

– Ну ладно, что ж. Я думал, идея в том, чтобы всех выкурить, и это определенно сработало.

– Кажется, я никогда на все сто не понимала, в чем чертова идея, босс.

– Возможно, он будет так добр и присоединится к нам, – сказал Бэрон.

– Я пошла, – сказала Коллингсвуд.

– Что-что?

– Херомантам уже не поможешь. Я пошла . Пошла на улицы . – Она показала в каком угодно направлении. До них доносилась сумятица ночи. – Я тут подумала. Я знаю, что у меня получается, и знаю, на что способна. Данные об этом налете? Не мой уровень. Сюда меня заманили рановато. Я должна была об этом услышать. Гребаный утиный манок, – она фыркнула губами. – Я коп, – добавила она. – И я пойду коповать. Ты, – показав три раза, она прикомандировала себе трех офицеров. Все немедленно повиновались. Бэрон раскрыл рот, будто собирался ее отозвать, но замялся.

– Пожалуй, я с тобой, – сказал он.

– Нет уж, – ответила она. Вышла со своей маленькой бригадой.

Прохрустела по разбитому входу на ночную улицу.

– Куда, начальник? – спросил один офицер.

– куда идем, колливуд ? – спросил Бодрячок.

Она пыталась собрать друзей; учитывая ее неприхотливость, Коллингсвуд могла бы с ног до головы окутаться дружественными сущностями. Но сейчас их внимание привлекалось с трудом. Пока время стремилось к тому, что будет в его конце, разумы, воли, духи, квазипризраки и животные намерения, которые она гоняла табунами в лучшие времена, стали пугливыми и слишком нервными, чтобы принести пользу. У нее был Бодрячок – с его необыкновенной поросячьей преданностью – и прореженные ряды разреженных полицейских функций, ослабших и способных только испускать слова, казавшиеся ее третьему уху настолько растянутыми, что не отличались от подражаний сиренам, непрестанно шептали то ли «вижу-винчу», то ли «виу-виу». Только она, три человека, непоседливый свин и полицейские стремления.

– Бодрячок, – сказала она. Офицеры посмотрели на нее, но на недавнем наряде в ОПФС они уже научились не задавать вопросы типа «С кем вы разговариваете?» или «Что это за хрень?». – Бодрячок, пробегись-ка, скажи, где драки. Посмотрим, что можно сделать.