Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

– лан, колливуд, пятьмин…

Коллингсвуд подумала о Варди, и в голове возник переплетенный узел из озлобленности и озабоченности. «Уж лучше будь живым, – подумала она. – И если ты живой, то я, сука, во гневе. Где тебя носит? Мне же надо знать, что творится».

Хотя надо ли? Да не особо. Что бы такого прямо изменилось.

До этого она несколько часов просидела за просмотром записей охранных камер. Как рентгенологи, ОПФС знали, куда смотреть, как читать тени, какие фильтры включить и какие штуки станут от этого явными. Что – артефакт на электронном изображении, а что – ведьма, разрушающая мир.

Приходили слухи и морозные видеозаписи с двумя фигурами, не пытавшимися скрываться. Госс и Сабби. Госса вообще не тревожили любые средства против него – хоть бы хны от урона, убивал походя. «Где мой босс? – спрашивал он тех, кого калечил, сообщали потом немногие неубитые. – Я досчитал у стенки до ста, и уже пора пить чай, а он еще где-то в саду – тетушка ведь сердится», – и т. д. После странного и блаженного отсутствия он нагрянул со своим немым мальчишкой везде и сразу.

Думали ли менее профессиональные коллеги Коллингсвуд, что это просто бесконечные день и ночь беспричинных погромов, свирепых грабежей и опасной езды? Возможно, время от времени они позволяли себе думать в категориях бандитских разборок , пеняли на ярди [76] Ярди – ямайские бандиты. , косоваров или еще кого, даже несмотря на рапорты о, как она понимала, беженцах из мастерской Тату – женщинах и мужчинах, голых и видоизмененных, с лампочками, диодами, динамиками и экранами осциллоскопов в телах, – наводивших ужас на обывателей, которые не могут долго убеждать сами себя, что видели арт-ивент.

Коллингсвуд прислонилась к стене и курила, пока ее компаньон носился по городу, выискивая неприятности, как свинья – трюфели, чтобы она могла хоть чем-нибудь помочь Лондону. Лучше, чем ничего, думала она. «Правда?» – спрашивала она себя тут же и «Да, правда», – говорила себе же в ответ.

Мир снова вздрогнул. Покачнулся – в смысле, как в драке , а не в танце . Мардж это чувствовала. Она не ходила домой с самых отвращенных армагеддонов. Есть места, где можно переночевать, если не привередничать. Она не знала, остался ли у нее еще дом, а если и да, она полагала, что больше там не безопасно, что умирающий город снова обратил на нее внимание.

«You say it best, hmm-hmm it best». Boyzone – не главный любимчик дьявола в ее «Айподе», но он мычал свою версию довольно бодро. Этот трек уберег ее в краткий миг, когда она почувствовала, что ее заметило голодное млекопитающее сознание одного из богов.

Она была в нуворишском уголке Баттерси, где бары работали допоздна и гордо щеголяли отредактированными постерами Би-муви в витринах, и чувствовала в асфальте и ногах «бам-бам» танцевальных басов из-за дверей. В окнах офисов горел свет, люди заработались – как будто через месяц будут работать и дальше, а мир продолжит вращаться. Перед ресторанами фаст-фуда и кафе гоняли балду банды, как будто еще не за полночь, а их территории не примыкают к переулкам-проводникам в другой город – который Мардж слышала за дилетантской сверхъестественной пародией на Ронана Китинга.

Маленькие улицы светились, как и большие, но таились. Ландшафт вырождающихся фишек, насилия и эсхатологического ужаса. Мардж готова была поклясться, что слышала выстрелы в метрах, всего в метрах оттуда, где пили смеющиеся хипстеры.

Для нее страх уже остался позади, правда. Ее просто несло, она просто шла. Пыталась оседлать ночь, которая казалась последней.

Некоторые больницы считались дружественными – там не задавали вопросов насчет странных ранений и болезней. Там имелись тихие крылья, где вылечат от лукунду, от мозаичной заразы, где никто не удивится, если пациент в судороге выбьется из фазы мира. Тяжелораненых лондонмантов госпитализировали, нашептывая предупреждения, что внутри них могут вылупиться пули.

Дейна привязали к крыше грузовика, как какого Одиссея. Его освещал и затемнял маршрут грузовика. Дейн размахивал над собой Кирком, вслух призывая Вати. Он сделал игрушку антенной. Прошло еще немало времени, прежде чем Вати ее нашел.

– О боже, Дейн, – внезапно сказала фигурка.

– Вати, где ты пропадал? – Дейн забарабанил в люк. Билли выглянул. Моргнул от ветра. Город вокруг бежал, запинаясь, к инфаркту, словно ожирелый. Статуэтка закашлялась, будто ей что-то попало в несуществующее горло, будто ей помяли несуществующие легкие. – Слышал про лондонмантов?