Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

– Не знаю, – сказал Дейн. Провел рукой по полке. Билли читал странные слова и изучал случайные фигуры на подобранных бумажных самолетиках. Дейн спустился, собирая пыль кончиками пальцев. Повернулся и посмотрел на Билли, который неподвижно стоял и таращился на самолетики.

– Помнишь, что ты говорил про смерть Гризамента? – спросил Билли. – Про его кремацию?

– Нет.

– Просто… – Билли таращился на чернильное пятно. Повернул и продолжал таращиться. – Эти чернила, – сказал он. – Серее, чем можно подумать, – сказал он. – Это… – он посмотрел в глаза Дейну.

– Кремацию провел Коул, – наконец ответил Дейн. Поднялся по лестнице.

– Да, – теперь Билли таращился на него. – Помнишь, каким огнем он занимается? – Они уставились на бумагу. Она шуршала, как на сквозняке. Сквозняка не было.

– О кракен, – прошептал Дейн, а Билли сказал:

– О Иисусе.

Когда Гризамент обнаружил, что умирает, это наверняка его оскорбило. Нет никаких техник, чтобы одолеть свою собственную вредоносную кровь. Его не интересовал наследник: алкал он не династии, а власти.

История пестрит женщинами и мужчинами, которые силой воли пробили обратно в мир призрачных себя, чтобы продолжать дела; которые вклинивали свои разумы в новых носителей одного за другим; которые отказывались умереть из простого упрямства. Но то не было фишками Гризамента. Берн была хороша, ее знания – незаменимы, ее преданность проекту – безоглядно личная, но она не могла отмотать саму смерть. Только приукрасить, некоторыми способами.

– Господи, он наверняка… принял меры, – сказал Билли.

Он спланировал похороны, рацею, приглашения, манкирования, но это – сама смерть – всегда оставалось планом Б. Как бы, спрашивал он своих специалистов, нам пережить эту неприятность?

Не тогда ли его осенило, когда он определился со зрелищем кремации? Возможно, он прописывал порядок церемонии. Возможно, набрасывал инструкции для Берн, когда уставился на ручку в руке, бумагу, черные чернила.

– Он общался с пиро, – сказал Билли. – И некро. Что, если Берн, когда мы с ней виделись, говорила с ним не на расстоянии? Помнишь, как она писала? – Он развернул глазки на бумаге. – Почему здесь везде самолетики? Помнишь, как он вообще нас нашел? Почему эти чернила серые?

Гризамента сожгли заживо – в темпоральном и фишечно-психическом варианте огня памяти, в этом ублюдке эрудиции – эрудиции пиро, эрудиции Берн, ее догадок смертиста. Но Гризамент не умер до конца. Он вообще не умирал. В этом и была задумка.

Когда прошло несколько часов, когда ушли скорбящие – его собрали. Он был прахом. Но так и не умер до конца. Он спасся от болезни – у него не осталось вен для яда, органов для отравления. Его, угольно-черного в урне, наверняка забрала Берн (и ее имя вдруг стало каламбуром) [77], растолкла в крошево последние черные осколки костей и антрацит. Смешала с приготовленным основанием: жвачка, спирт, вода и щедрая фишка.

Потом наверняка окунула в него ручку, закрыла глаза, провела кончиком стержня по бумаге. Чтобы увидеть, как тонкая линия зазубрится в урывчатую каллиграфию, как субстанция осваивается, и у Берн перехватило дыхание в преданности и восторге, пока чернила писали сами собой: «и снова здравствуй».

– Почему он все это сделал? – спросил Дейн. Он уставился на бумагу. Она уставилась в ответ. – Почему он хочет, чтобы мир сгорел? Потому что сам сгорел? Месть всем?

– Не знаю. – Билли собирал самолетики. Поднял один. На нем было написано «Тополь». На другом – «Узы». Еще один гласил: «Телефон». Супертонким почерком. Во все слова внедрялись два накарябанных глаза. Это были остатки чести, ностальгия по идеализированным легендарным временам.

Неужели это всегда было ложью? Всегда ли, думал Билли, этот нарушитель нейтралитета и убийца был так жесток? Или что-то случилось, чтобы он сотворил такое? Неохватность этого убийства.

Дейн ходил из комнаты в разрушенную комнату и собирал культуру кракенистов по кусочкам – вещички, оружие тут и там. Наверняка какие-нибудь прихожане-кракенисты отсутствовали – по делам, жили своей жизнью, – и скоро узнают, что случилось с их религией. Как и последние лондонманты, теперь они стали народом-изгнанником. Их Папу казнили пред алтарем. Но в этой норе в этот момент, просеивая мусор мертвецов, Дейн был последним человеком на земле.

Откуда исходил свет? Некоторые лампочки уцелели, но серое свечение в коридорах казалось ярче, чем все их слабые сепийные старания. Кровь повсюду казалась черной. Билли слышал, что кровь кажется черной в свете луны. Он встретился глазами с одним из самолетиков. Тот взглянул на него. Бумага снова встрепенулась без ветра.