Ярослав Морозов - Ларин Петр и машина времени

Ещё некоторое время прошло в молчании. Ситников принялся раскладывать костёр.

— Мы будем ночевать здесь?

— Конечно. Не забывай, что случилось с ней из-за нашей небрежности в две тысячи двадцать седьмом году. Ею может завладеть… какой-нибудь предок Руслана Зайченко.

Снова Ситников замолчал. Наконец, тяжко вздохнув, он сказал:

— Пётр, я принял решение. Завтра я не вернусь с тобой в будущее.

Ларин Пётр не нашёлся, что сказать.

— Вы о чём, Ситников?

Ситников грустно посмотрел на него.

— Разве не ясно? Я люблю эту женщину.

— Боже, Ситников, я же вас предупреждал! Ну вот, завтра вас убьют на дуэли. И ваша Северина сможет лишь поставить вам памятник с сентиментальной надписью.

Пётр ткнул Ситникову фотографию.

— Пётр, будущее можно изменить, и ты теперь знаешь об этом так же хорошо, как и я. Оно пока ещё не написано. Каждый человек создаёт своё будущее самостоятельно. Я не хочу позволить этой фотографии определить мою судьбу и пойти на поводу у предопределённости. Я хочу прожить свою жизнь, руководствуясь тем, что я считаю правильным… и своим сердцем.

— Ситников, вы же понимаете, что в таком случае ваша жизнь продлится ещё один день. Ситников, боже мой, Северина ведь умная женщина, она не такая, как другие. Вы должны поговорить с ней. Сказать ей правду. Она поймёт. Она будет знать, что вы должны вернуться в будущее. И ей будет не так больно.

— Как ты себе это представляешь, Пётр? Мы сами не очень-то хорошо понимаем, как это у нас получилось. Северина тронется умом, если я заговорю с ней об этом. Или подумает, что разыгрываю её.

— Может быть. Но… почему не взять её с нами в будущее?

— Её в будущее… — Петру показалось, что эти слова отрезвили Ситникова.

С минуту тот молчал.

— Спасибо, Пётр. Ты напомнил мне о том, что я прежде всего учёный. И я в ответе за последствия своих экспериментов. Никому не дано права вмешиваться в пространственно-временную последовательность ради своих страстей. Мы вернёмся в две тысячи второй год и уничтожим эту проклятую машину. Кто бы мог подумать, что путешествовать во времени — это так больно?

Пётр так и уснул у костра, накрывшись грубым шерстяным одеялом, прихваченным для него Ситниковым. Тепло пылающих веток разморило его, и парнишка сам не заметил, как уснул. Последнее, что он увидел, прежде чем смежить веки, — скорбный профиль Ситникова, склонившего голову на колени в напряжённом раздумье.

Прошёл почти час, когда Ситников наконец решился. Рывком поднявшись, он почти бегом двинулся к дороге. Полчаса спустя он перемахнул через забор дома церковного старосты и несмело постучал в окно Северины Сидорович.

Крохотный огонёк свечи явственно говорил о том, что в комнатке не спят. Северина отворила окно почти сразу. Она всё с тем же ничему не удивляющимся взглядом зябко куталась в тёплый шерстяной платок.

— Это я, Ситников, — несмело подал голос изобретатель.

— Вижу, — улыбнулась Северина.

О том, что происходит нечто ужасное, Северина догадалась сразу. Насмешливоприветливая улыбка исчезла с её лица.

— Погоди, я сейчас открою засов, и ты войдёшь.

— Нет, Северина, нет.

— Что-то случилось?

— Нет… То есть да. Северина, я пришёл попрощаться.

Северина непонимающе помотала головой.

— Как попрощаться? Ты… уезжаешь? А когда ты вернёшься?

— Северина… Никогда. Мы, боюсь, больше никогда не увидимся.

— Юлиан… — прошептала она потерянно.

— Северина, я хочу сказать, что очень люблю тебя. Но я понял, что мне здесь не следует больше находиться. Мне здесь, как оказалось, всё же не место. — Ситников старался быть предельно искренним. — Я должен вернуться туда, откуда приехал.

— Но откуда, Юлиан?

— …Любимая, я не могу тебе этого сказать.

В одно мгновение молодая женщина перепрыгнула через подоконник и, роняя платок, оказалась рядом с Ситниковым.

— Тогда… Тогда возьми меня с собой.

— Он отвёл глаза.

— Туда, куда я уезжаю, я не могу тебя взять. Даже если бы я очень захотел, я не смог бы взять тебя с собой, — он умолк. — Поверь, я никогда тебя не забуду. Я очень тебя люблю.

Она беззвучно расплакалась, пряча лицо в ладонях.

Хлопая ресницами, он смотрел на неё как побитая собака.

— Я… я не понимаю, что ты хочешь сказать, — с трудом выговорила она, глотая слёзы.