Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Удрученный парень с какой-то самоубийственной мольбой воззрился в мою сторону. Камень под ним едва не плавился. Напряженными мышцами можно было колоть орехи. Ох, расколол бы я…

В затянувшейся паузе девушка поникла, исхудавшее тельце ссутулилось и сжалось.

— Ладно, — выдохнуло мое горло — неожиданно даже для меня самого.

Тома ошеломленно приподнялась на локтях.

— Пусть сделает тебе приятно, — благородно разрешил я, — но под моим присмотром. Один поцелуй. Только один. А потом спать. Договорились?

Казалось, внутрипланетная магма брызнула из тела Земли, и Гималаи обрушились с девичьих плеч. Тома, еще неверяще, слюняво чмокнула меня в щеку.

А что мне оставалось? Забыть о сне и покое, рьяным цербером охраняя чужую честь, и выглядеть идиотом, когда все же обманут? Если безобразие нельзя прекратить, его нужно возглавить, гласит народная мудрость.

— Постараюсь следить не слишком бдительно… — прошептал я в подставленное ушко, — но не зарывайтесь.

Сглотнув внезапный комок в горле, девушка неслышимо ответила, видя все, что творится в моей душе:

— Спасибо.

Еще один восторженный взгляд мне в лицо. Короткое благодарное объятие с легким касанием щек и уколом холодной грудью в пупырышках.

Я перебрался за Тому, она переползла на мое место. Глядя на упрямый задорный затылок, на ангельские крылышки лопаток, на все струившееся белой рекой, притворявшееся спокойным тело, я вновь подумал, стоило ли. Два голоса кричали во мне прямо противоположное. Но решение принято. Рукой главного распорядителя сцены я подтолкнул Тому к парню, лицом к лицу, губы в губы. Их животы соударились всей плоскостью, создав вакуум поздоровавшихся пупков. Зашедшиеся в экстазе сердца объединились в один оркестр. Его щека легла на ее подставленную ладонь, а бедра переместились меж ответно раскрывшихся навстречу, точно обнимашки давно не видевшихся друзей. Чужой рот победоносно втек языком в ее губы. Рука, прижатая Томиной шеей, вцепилась в загривок, еще крепче притягивая к себе, к пышущему эмоциями лицу, к расплюснутой мешанине своих и чужих губ.

Когда от любви поет сердце, разуму лучше не подпевать, а дирижировать. В данном случае дирижировать предстояло мне. Но голова трещала в стучавших барабанным боем висках. Тишина шипела, шкворчала и требовала к себе внимания.

Я опрокинулся на спину, взгляд уставился в нависающий серый потолок. Трещины, которым миллион лет, навевали дурные мысли: если оттуда сейчас свалится огромный камень…

Нет, не надо, сто раз проходили: ляпнешь что-нибудь не подумав, а оно ка-а-ак сбудется…

Медленно досчитав до пяти, я поднялся: кто не успел, тот опоздал. Есть время разбрасывать камни, есть — собирать пришибленных. Заметившее меня чудо гороховое напоминало зайца, ополоумевшего от страха, но, несмотря на это, все же бросившегося на медведя. Бог слышит тех, кто кричит от ярости, а не от страха. Сжалившись, я досчитал еще до трех и только тогда влез рукой в заковыристое сплетенье ног. Клещи пальцев схватили Томину лодыжку и требовательно потянули. Она не хотела отлипать. Руки и ноги хватались за покорно откинувшегося под моим взглядом Смотрика, пихались, пытались скинуть руку, сбив второй ногой.

Впервые в нашем углу возникла подобная возня, и в пещере поднялись удивленные головы. А чужое внимание, как уже усвоилось, в новом мире равно неприятностям. Пришлось применить силу. Кисти превратились в тиски, поясница — в кран, руки и грудь — в стреножившую смирительную рубашку. Оттащив девушку, я разделил влюбленную парочку своим телом и жестко посетовал:

— Мы же договаривались.

Пылающее Томино ухо отдернулось:

— Мало!

Губки с неутешной детской обидой поджались, кулачки бессильно стукнули по земле.

— Много, — не согласился я.

— Я ничего не успела почувствовать!

— Зато он успел. И даже я.

Тома подозрительно свела брови, но не уступила:

— За пару секунд?

— Почти за двадцать, не считая твоего глупого сопротивления.

— Что такое двадцать секунд?! — почти выплюнула она в сердцах и мстительно прищурилась. — Да чтоб подарки тебе длились столько же!

Нечто в моем взгляде заставило ее закрыть рот ладошкой:

— Прости. Я же так ничего и не подарила.

— Песенку спела, — напомнил я.

Тома задумалась.

— Ладно, подарок за мной.

Я пожал плечами.

— Никуда не спешу.

Утром вожак отправил стаю вниз и на запад — в сторону башни Варфоломеи. До нее должно быть дня три неспешного пешего пути. Или четыре. Интересно, сколько это в километрах? С нашей горы башню не видно, рядом выступает другая гора. Возможно, она заслоняет. Или далекая дымка.