Иван Першин - Еглеоп

Тени приняли форму человеческого тела. Их плечи стекли вниз, вытянув руки до пят.

— Итрумирт предал. Я злился.

Фуго, скрестив на груди руки, с полминуты провел в раздумьях.

— Ты, ведь, совсем забыл, что такое время? Для тебя все это было недавно?

Тени стекли по стене еще ниже.

— Долго больно.

Фуго лишь ухмыльнулся.

— Сложно концентрироваться, да? Меня тоже сначала отвлекало.

Тени разделились еще раз. Девять маленьких фигурок, резкоочерченые, черные как смоль хором заголосили нараспев.

— Как я могу помочь?

— Да с чего ты решил, вдруг, помогать мне? Сказал же, ничего тебе не дам.

— Ты обижен. Ты поймешь потом. Просто прими помощь.

Фуго взял себя в руки, удержавшись от дальнейших насмешек. Когда эти беспомощные проявления вернутся к основному массиву сознаний, все его слова, жесты, мельчайшие изменения поз будут тщательно проанализированы. Не стоит упиваться собственным превосходством, бросая вызов одновременно всем. Хаос решил связаться с ним именно сейчас, прервав свое тысячелетнее молчание, и повод для этого может быть только один.

— Яна Мохова. — Фуго поднялся, встав так, чтобы его собственная тень нависла над мелкими, — В ней все дело? Ты вложился в нее только потому, что смог, а теперь все идет не по плану?

Тени опасливо сместились левее.

— Забери у них. Не надо мне, не дай другим.

Фуго сделал пару шагов к камину, увеличивая свое отображение на стене.

— Я подумаю над твоими словами. Не мешайся сейчас, они и так настороже.

— Скажжжи, когда помочь.

Тени стали исчезать. Фуго, озаренный внезапной мыслью, резко сместился вправо.

— Подожди. Пленник. Тот, что под городом, еще жив?

— Страдает. Они мучают, не дают воссоединиться.

— Отдай его мне.

Тени заскрежетали, оставляя следы на каменной кладке.

— Любимое дитя.

— Ты только что так называл меня.

Медленной грязью со стены стекла струйка, превратившись, в черное, дымящее кислотой пятно.

— Спасешшь?

— Посмотрим. Собой рисковать из-за него не буду.

Фуго остался один в глубокой задумчивости. Предлагает помощь, ничего не требуя. Верит в то, что он не сможет удержать все в одиночку? Плохо знает, он сильно изменился с того времени, как они были вместе.

Они вынырнули на деревенскую площадь, когда уже совсем стемнело. Несколько часов длилась пытка, проклятая рука что-то вытягивала из него под молчаливым взглядом Минамус. Наконец он свободен, вроде, ничего не изменилось. В один шаг Момо преодолел расстояние между ними, с утробным рыком сомкнув жадные пальца на шее старухи.

— Минамус. Объясни сейчас же, что ты со мной сделала, или, клянусь…

Ладонь отказывается повиноваться. Всего лишь мягко коснулась дряблой кожи и застыла, не в силах сдавить. В середине живота возникло щемящее ничто, впервые он не смог почувствовать человеческое тело полностью. Мягкое прикосновение отодвинуло руку в сторону.

— Всего лишь забрала кусочек твоей воли. Прости, мальчик, это было необходимо. Получив ответы, ты захочешь проверить. Попробовав раз, тебя уже не остановить.

— Что за бред ты несешь? У меня дырка внутри.

— Пустота очень быстро заполнится, не переживая за это. Ты спросил про хаос. Ты же понимаешь, в чем причина страданий.

Момо отодвинулся. Тяжело дыша, исподлобья впился взглядом в Минамус.

— Вот только не надо рассказывать про желания. Я могу назвать десяток эмоций, вызывающих страдания безо всяких желаний.

— Разве у тебя не было желания, чтобы все прекратилось, когда ты смотрел в колодец? И разве сейчас ты не желаешь, чтобы этого не произошло?

— Какое отношение мой вопрос имеет к…

— Хаос страдает от того, что ты ЕСТЬ. И я, и все остальные. От того, что до сих пор не с ним, не знаем экстаза слияния и блаженства единства.

Момо сжал кулаки, его скулы напряглись, корпус подался вперед.

— Прекращай нести чушь. Если решила кормить меня сказками, я прямо сейчас сообщу всем. Или у совета мало проблем с Грегором?

Минамус уселась, скрестив ноги. С полминуты наблюдала, как Момо тщетно пытается выпрыгнуть в родной мир.

— Однажды. Двое прониклись этой сказкой, но поняли ее по-своему. Искали способ БЫТЬ вдвоем, как одно целое и, наконец, нашли. Не осталось их имен или образов, но мне знакомы их эмоции и чувства. Эйфория за гранью бытия.

Старуха жестом предложила Момо присесть рядом. Великан остался на ногах, недоверчиво косясь на наставницу.

— К чему ты мне это рассказываешь?

— К тому. Что когда кто-то ослеплен светом некой истины, он хочет поделиться им с окружающими. И у нового целого было много возможностей для этого. Неважно, сколько длилось совместное наслаждение, захотелось идти дальше. Третий, четвертый. Сначала они присоединялись добровольно, потом этот критерий отпал. Могущество росло по экспоненте, а убежденность в правоте подтверждалась с каждой ассимиляцией.