Max Austen - Спаси мою душу

— Неправда! — воскликнул Олесь. — Не все люди такие!

Взгляды Варвары были схожи со взглядами Матвея, и Олесю это, конечно же, не нравилось. Матвей всмотрелся в глаза своего парня и увидел в них боль. Совсем скоро он поймет, что люди не достойны ни любви, ни внимания, ни жизни. Может, уже понял, просто с упрямством осла отказывался принимать действительность.

В коридоре зашагали. Повернулся ключ. Три рядовых охотника встали на пороге. Один из них сказал:

— Вишневский Марк, Манчкина Катя и Дарков Матвей, подойдите.

Выбора не было. Матвей подошел, и один из мужчин скрутил ему руки за спиной. Марк идти отказался, Хмылка как лежала на матраце, слепо глядя в потолок, так и осталась лежать. Охотники потащили их силой.

— Можно я с ними пойду? — Олесь преградил путь охотнику, выволакивающему Марка.

— Всему свое время, мальчуган, — со странной добротой в голосе ответил охотник.

Матвей столкнулся взглядом с Олесем, и его посетила странная мысль: может быть, путь на свободу еще не потерян. Матвея подтолкнули, направляя в коридор, и он пошел.

Коридор оказался длинным и светлым, и через каждые три метра стояло по охраннику. Не удивительно, почему раздатчица еды не боялась заходить в камеру одна: пытаться бежать заключенным нет смысла — все равно через коридор не пройдешь. Сзади присвистнул Марк.

— Сорок охранников. Нехило, а, ребятки?

В действительности их оказалось больше. Когда они завернули в единственный поворот, к сорока прибавилось еще двадцать. Серые двери рядом с ними пугали неизвестностью. Охотник, державший Матвея, открыл дверь с табличкой «102».

Белые пол и стены огромной комнаты напоминали больницу. Дополняли сходство Лисицыны и Сериалов: в белых халатах они сидели за столами в самом центре. В перчатках они строчили что-то в бумагах. Вне центра комнаты находились кабинки, выкрашенные в белый цвет. Внутри них наверняка было так же просторно. Возле каждой кабинки стояли по два охранника в фиолетовой форме с пистолетами в руках. Работал кондиционер, царствовала угнетающая прохлада.

Охотники усадили Марка, Хмылку и Матвея за стол Катерины. Лисицына отложила ручку и достала из шкафчика три иглы-переходника и кучу пробирок для крови, положила все на стол. Алексей и Дмитрий тоже отвлеклись от писанины. Лисицын взял жгут и закрепил на правом плече Матвея. То же сделали Катерина у Хмылки и Дмитрий у Марка.

Грудь Матвея обожгло ненавистью к Алексею. Руки, прикасающиеся к его коже, прикасались к коже Иры. И эти руки ее убили.

— Любимый, давай все-таки посетим Италию, а не Британию? — игриво промурчала Катерина. — Ты пробовал оссобуко по-милански? А сицилийские аранчини? Умоляю, милый, будь котеночком!

От приторного голоса охотницы Матвею захотелось блевануть. Он с презрением фыркнул. И не почувствовал, как в руку вцепилась игла.

— Нет, милая. Я не люблю еду.

— А меня? — Катерина сделала обиженное лицо, заполняя пробирку кровью Хмылки. — Меня-то любишь?

— Милая, котолый день повтоляю: я люблю только тебя. Но хочу посмотлеть экспозиции знаменитых магов и магоболцев в лондонском музее!

— Ну и фу!

Неожиданно для всех вскрикнул Марк, и пистолеты стражей нацелились ему в голову.

— Я не понял, ты впервые иглу держишь, что ли?! — Марк ударил Сериалова по руке и сам себе ввел иглу.

Катерина расхохоталась, потеряв при этом всю раздражающую Матвея притворно-сладкую влюбленность. Алексей лишь сморщил нос и сказал:

— Малк, лекомендую тебе быть вежливее с нами, а лучше — уважай нас. Ты посмотли, какой Дима бледный. Он клови боится. А чего боишься ты, Малк?

Марк снял пробирку с иглы, вставил другую и прорычал:

— Боюсь, что вместо меня тебя убьет кто-то другой.

Он разругался матом. В свое время Хмылка научила его очень многим грязным словам. А вот сама она молчала, покорно разрешая Катерине забирать четвертую пробирку. Катерина резко выдернула иглу и обратилась к мужу:

— Любимый, может, убьем его?

— Милая, ну не слазу же.

— Грушу?

— Да. Слышал, Дима? Веди Малка к глуше!

Что за груша — Матвей не знал. Побледневшее лицо друга говорило: что-то очень нехорошее. Дима поднял Вишневского.

— Оральную или анальную? — спросил он.

— Леши сам, — бросил Алексей, прицепив к месту укола пластырь. — Вставай.

Стул упал, когда Матвей поднимался. Сердце, только что бившееся ровно, заколотилось быстрее. Он не боялся пыток, даже больше: ничего не боялся, кроме потери семьи. Но сейчас организм выдавал страх. Боковым зрением он заметил, как Марк с Дмитрием скрылись в одной из кабинок.