Сергей Еремин - Нахимовский Дозор [litres]

«Измена!» – так скажут эти солдаты и матросы. Как их убедить, если сам с трудом заставляешь себя верить в необходимость неизбежного?

Еще надо наведаться в Херсонес, заняться колоколом, потом погасить источник Силы… Сил уже не было на все это.

В ночь вывода войск Бутырцев «поставил на кон полковую казну» – отправился к херсонесскому колоколу. Погода благоприятствовала скрытности маневра – тучи мешали луне освещать линии траншей, наши и неприятельские укрепления, накрапывал мелкий дождик. Все же магией приходилось пользоваться осторожнее обычного – никто из союзных дозорных не ждал его во французском тылу, тем более в Херсонесе. Узнай Инквизиция – расспросов не миновать. А то и допросов.

Надоевший полог невидимости и сфера невнимания – весь защитный арсенал для этой вылазки. Ни привычного щита, ни грозных и хитрых амулетов. Лев Петрович чувствовал себя голым посреди улицы. К тому же промокшим до последней нитки. Такая вот несуразица.

«Ну, Сумрак, вывози. На тебя уповаю», – ухмыльнулся своим невеселым мыслям до неприличия не суеверный Иной.

Сумрак молчал. Бутырцев неторопливо миновал передовую линию французских войск, Загородную балку, убрал с себя полог, без суеты и спешки дошел до балки Карантинной и вдоль нее пошел к развалинам древнего греческого полиса, стараясь учуять посты французов обычными человеческими чувствами. Здесь, в тылу, не прячась, на постах и солдаты, и офицеры курили модные на этой войне трубки. Да и то – покури-ка на ветру и под дождем что-то другое, а трубка и согреет, и не погаснет. Некурящий Лев Петрович саженей за сто прекрасно вынюхивал курильщиков. А с пятидесяти саженей в свежем воздухе улавливались и другие запахи близких постов: давно не мытых тел, отрыжки, испорченной еды, спиртной дух. И магии не надобно, чтобы учуять.

Для людей был у Бутырцева заготовлен гостинец – плотно закрытая жестяная коробочка из-под монпансье, набитая порохом да обрезками гвоздей. Если такую в толпу бросить да искоркой, пущенной вдогонку, подорвать, то знатно жахнет. И оглушит, и железками посечет, и ослепит ночью близким взрывом. Не забыть только самому на землю броситься, да уши бы еще успеть прикрыть. Магии особой творить не надо – привычным движением пальца огонек внутри коробочки разжечь. Трудов на изготовление, почитай, никаких, а пользы…

«Вот и докатился ты, Левушка, до создания смертоубийственных снарядов. А ведь не хотел», – подумалось усталому магу.

Из Севастополя доносились мерные слитные звуки канонады – заслоны на линии укреплений расстреливали по врагу запасы снарядов, не давая «ему» ворваться в оставляемые укрепления. Союзные военачальники в свою очередь не желали нести ненужные потери и на штурм обескровленных русских бастионов войска не посылали. Но дальнобойная артиллерия и батареи конгреевых ракет французов и англичан азартно били по наплавному мосту, по которому нескончаемым потоком уходили на Северную сторону войска. Даже без «помощи» дозорных попасть по мосту не удавалось. Случались близкие накрытия, и тогда вздымаемые бомбами волны раскачивали мостовые понтоны, но это не смущало ни солдат, ни ополченцев, ни тем более матросов – и не такое видывали. Почему-то все были уверены, что раз Бог миловал в мясорубке бастионов, то сейчас-то и подавно сбережет.

Ничего это видеть Бутырцев не мог, но чувствовал обостренным чутьем даже не Иного, а старого вояки, досыта нахлебавшегося лиха в многочисленных кампаниях, начиная с далекой-предалекой войны за Испанское наследство.

Периодически небо расцвечивалось огненными всполохами – саперы подрывали в тылу склады, пороховые погреба, здания. Это даже успокаивало Льва Петровича – значит все идет по плану, и внимание Дозоров сосредоточено непосредственно на городе. Лишь один раз уже вблизи цели ему встретилось живое существо – в темноте вдруг прошуршал ночной гуляка ежик. И чего ему не спится в эту дождливую ночь?

В Херсонесе было темно и безрадостно. Остатки средневековых крепостных стен виднелись волнистыми темными полосами, выступающими над более светлым ночным горизонтом, под ноги то и дело бросались ямы раскопов, «брустверы» древних фундаментов, кучи булыжников, заготовленных для вывоза. Со времен основания Севастополя по нынешнюю пору камни, вырубленные, может быть, еще самим Климентом в инкерманских каменоломнях, активно вывозились из руин Херсонеса и использовались для строительства. Немудрено, что и сейчас им нашлось применение. Новый город пожрал старый, приспособив для своих нужд даже мраморные могильные плиты.