Тори Халимендис - Самая темная ночь

Серьги были длинные, витые, с крупным камнем зеленого цвета в форме слезинки на конце. Браслет был усыпан такими же зелеными камнями, но меньшего размера, а еще прозрачными, отражающими солнечные лучи и рассыпающими их разноцветными бликами — эти камешки были совсем крохотными. Матушка Сузи пояснила мне, что зеленые камешки называются изумрудами, а прозрачные — бриллиантами.

— Какие они красивые! — восхищалась я, рассматривая драгоценные вещицы. — Гораздо красивее, нежели твой браслет с кораллами. Почему ты их не носишь? Таких нет ни у кого в Бухте-за-Скалами.

— Потому и не ношу, что ни у кого нет ничего подобного, — грустно улыбалась Сузи. — И ты носить не будешь. В нашей деревне такие вещи могут вызвать лишь черную зависть, ведь никогда никто из рыбаков не наловит достаточно рыбы, чтобы купить хоть один такой камень. Да что рыба — продать всю нашу деревню, с домами и козами, со всем добром — все равно не хватит на эту пару серег.

— Они такие дорогие? — изумлялась я, а матушка кивала.

— Очень дорогие.

— И если бы мы их продали…

Но тут матушка обыкновенно обрывала меня.

— И в мыслях такого не держи, Лесса! В деревне ни у кого не достанет монет купить эти вещи, а в городе никто не поверит, что таким богатством может обладать простая деревенская жительница. Обвинят в том, что украла, отнимут драгоценности да еще и высекут плетьми, как воровку. И думать забудь о том, что украшения можно продать!

Я, как правило, соглашалась. На самом деле мне вовсе не хотелось расставаться с драгоценностями покойной незнакомки.

Серьги и браслет я рассматривала первыми, оставляя напоследок кулон. Изящная вещица на витой цепочке завораживала меня. Изображал он морскую звезду, густо усеянную небольшими прозрачными камешками — бриллиантами. Стоило на него упасть лучу света, и мне начинало казаться, что лучики-щупальца шевелятся, подрагивают. О том, что такое дивное чудо можно примерить, надеть на шею, я и помыслить не могла. Вещица казалась живой, и я иной раз воображала, что моя настоящая мать сумела каким-то немыслимым образом заключить в нее частицу своей души, дабы присматривать за мной и после смерти.

Хоть драгоценности и лежали себе свободно на дне сундука, но без спроса я их не трогала. Того, что их могут украсть, матушка Сузи не опасалась — воров в Бухте-за-Скалами отродясь не бывало. Ребятишки могли еще залезть в чужой двор да оборвать яблоню или грушу, а то и куст смородины, чернильно-темной, кисловато-сладкой, за что бывали нещадно драны за уши, ежели хозяева заставали их на месте преступления. Да еще по сей день рассказывали в деревне историю о том, как Люк, тот самый, что некогда обнаружил меня в разбитой лодке, будучи совсем мальцом, стащил со стола у жены старосты сладкий пирог. Почтенная женщина отошла к печи за новой порцией сдобной выпечки, а когда вернулась к столу, то пирога уж и след простыл. Выглянув в окно, она заметила только мелькнувшую за забором черную вихрастую макушку. Да вот только на свою беду Люк, удирая с добычей по улице, имел несчастье столкнуться с самим старостой, возвращавшимся домой с общего схода. Мужик мигом сообразил, где именно мальчонка поживился пирогом, и отшлепал сорванца так, что тот еще день сидеть не мог. И пусть Люк давно уже вырос в высокого плечистого парня, вовсю заглядывавшегося на девиц, а историю эту ему нет-нет да и поминали при случае. Обычно он пожимал плечами и улыбался — дело давнее, мол, все в детстве шалили, но вряд ли напоминания о крепкой длани старосты радовали его.

Помимо небольшого огородика, к работе на котором и я привлекалась с детского возраста, да двух коз, была у матушки Сузи еще одна забота: обучение деревенских ребятишек грамоте. Из рыбаков мало кто мог написать свое имя без ошибок, разве что староста слыл человеком образованным. А Сузи, как овдовела, покручинилась немного да и предложила организовать в Бухте-за-Скалами некое подобие той городской школы, в которой некогда училась сама. Дом для общих сходов в деревне имелся, крепкий, просторный, светлый, совсем нестарый — вот в нем и можно было собирать ребятню для учебы. Многие жители деревни поддержали Сузи потому, что любили ее, а в учебе вреда для своих отпрысков не видели — впрочем, как и особой пользы. Некоторые рыбаки (таких было поменьше) даже обрадовались, полагая, что какое-никакое образование детям необходимо.

— Человека образованного надурить труднее, — говорили они.

В самом же меньшинстве оставались те, кто полагал затею вдовы «дурью да блажью».