Тори Халимендис - Самая темная ночь

Впрочем, моим друзьям, несмотря на наш уже столь солидный возраст, досталось куда сильнее, нежели мне: их попросту выпороли розгами. И если корчмарь пожалел дочь и отвесил ей несколько несильных ударов, то бедолага Ден еще два дня сидеть не мог: Томас постарался на славу. А староста еще и велел нам в наказание отдраить школу. И вот теперь Тина вполголоса переругивалась с Деном, доказывая другу, что выдал нас рыжий Савка — больше некому.

— Ты сам-то хоть веришь, что староста среди ночи ни с того, ни с сего решил вдруг прогуляться по берегу? Дружок твой нас выдал, из обиды, что с собой его не взяли.

— Нет у тебя никаких доказательств, — твердо отвечал Ден. — А наветам верить нельзя, любого оклеветать можно.

Тина только сплюнула в сердцах. А Савка так и не отстал от нашей компании, как ни пытались мы с подругой воротить от него нос.

Каждую осень в деревню приезжали сборщики податей. На сей они заявились, пока мы были в лесу — собирали грибы. Недавно прошли обильные дожди, но все еще стояло тепло, и грибов в лесу выросло множество. Отрядили на их сбор почти всю ребятню, ведь грибы можно было высушить над печью и есть потом всю зиму. Похватав корзины, мы отправились в лес, когда только светало, а вернулись к обеду, уставшие и голодные. Ходить по лесу, внимательно глядя под ноги, то и дело приседая в поисках грибной поляны, было интересно. Листья уже устилали землю золотым ковром, успевшим частью побуреть. Мы набрали полные корзины и, донельзя довольные собой, возвращались в деревню.

Вся деревня как раз собралась перед домом для общих сходов — тем самым, который в утренние часы превращался в школу. По высокому крыльцу расхаживал невысокий тучный мужчина в богатой одежде и с завитыми в локоны каштановыми волосами — сборщик. Лица рыбаков были хмурыми — видать, слова новоприбывшего им пришлись не по душе. Однако же стояли молча, роптать не смели. Только староста вышел вперед и злым голосом спросил:

— А нам зимовать как прикажете? Почитай, боле десяти лет год от года все больше и больше требуете. И так из последнего тянемся. Нельзя подати повышать, не с чего нам платить их станет.

Толстячок на крыльце замахнулся хлыстом. Вид у него был вовсе даже не забавный, скорее уж грозный — во всяком случае, жена старосты, испуганно охнув, тут же схватила мужа за руку.

— Молчать, смерд! — презрительно процедил сборщик сквозь зубы. — Или ты осмелишься оспаривать приказ его светлости?

— Гастон, — боязливо пробормотала жена старосты, крепко вцепившись ему в руку, — Гастон, не надо.

Тяжелый взгляд сборщика тем временем остановился на нас с Тиной.

— Что в корзинах? — спросил он негромко, но слова его в повисшей тишине прозвучали подобно громовым раскатам.

Побледневшая Тина сглотнула и уставилась на мужчину расширившимися от испуга глазами.

— Почто онемели, девки? Отвечайте немедля.

— Грибы, — тихо выговорила я, с трудом шевеля непослушными губами.

— Подойди сюда, — велел мне сборщик.

Тина рядом со мной тихонько всхлипнула, а я медленно подошла к крыльцу. Дикий страх и желание бросить корзину и убежать сменились странным безразличием.

— Ну вот, — насмешливо протянул толстяк, вытаскивая из корзины огромный боровик. — А плакались, что с голоду дохнете. Да с вас еще брать и брать. Что с грибами делать намерены?

— Сушить, — равнодушно ответила я, глядя в сторону.

— Сушить — это хорошо, — похоже, сборщик податей был чрезвычайно собой доволен. — Пожалуй, надо с вашей деревни еще и грибы сушеные брать. По связке с каждого дома. Или по две. Нет, лучше по три. Запиши!

Худощавый писарь, на которого я прежде не обратила внимания — все оно было приковано к напыщенному коротышке — быстро застрочил пером.

— Да помилуйте! — не выдержал кто-то в толпе. — А коли осень выдастся сухая аль холодная, где мы эти три связки наберем?

Толстяк покраснел от гнева.

— Что? Мне, представителю его светлости, перечить удумали? Ну я вам сейчас покажу! Вы у меня надолго этот день запомните!

Хлыст со свистом рассек воздух — и внезапно вспыхнул огнем и развеялся пеплом. Я успела еще заметить недоумение и растерянность на лице сборщика, прежде чем радужные пятна заплясали у меня перед глазами и все вокруг — толстяк, писарь, моя корзина на крыльце, толпа перед общинным домом — завертелось безумным хороводом. А потом наступила темнота.

…Виски и лоб приятно холодила мокрая холстина, а где-то неподалеку звучали встревоженные голоса. Слов я не разобрала, а вот говорящих узнала: матушка Сузи и Гевор. Я попыталась было открыть глаза и приподняться, но яркий свет вызвал вспышку головной боли и я со стоном откинулась обратно.