Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Эльга развела руки. Хорошо! Ветер подталкивал вверх — лети! Листья смеялись и перешептывались. Мы растем! Да-да-да! Мы здесь! Мы рядом! Поворачивайся к солнцу! Расти вместе с нами!

— Я расту! — сказала им Эльга.

Солнце плыло под веками.

Стало так легко, что Эльга потеряла ощущение земли под ногами. Возможно, она действительно взмыла в небо.

— Мы бессмертны! — кричали листья.

— Я жива! — закричала Эльга.

Ощущение обновления, свежести, невесть откуда появившихся сил накрыло ее с головой. Она рассмеялась. Я — дерево. Во мне бродит сок. Я — лист. Только что распустившийся, прорвавшийся в жизнь из почки. Я — ветер. Ш-ш-ш. Я — любопытная птичка. Ну-ка, ну-ка.

Я — Эльга.

— Весна, — прошептала она и открыла глаза.

Мир был нов и пронизан светом.

Унисса сидела неподалеку с улыбкой на лице. Доска ее была пуста. Или нет, один листик прилепился с краю.

Как начало чего-то большего.

— Мастер Мару!

Эльга подбежала к Униссе, но та легко качнула головой.

— Не сейчас. Иди набери листьев. Только не срывай много.

— Хорошо.

Все-таки, кажется, она обрела способность летать. Она плыла, она перемещалась от дерева к дереву, ласково трогая тоненькие ветки. Лиственный гомон сопровождал ее, как свита — торжественный выезд кранцвейлера. Сюда, сюда! Мы — самые большие, самые зеленые. Коснись нас! Сорви нас!

В листьях жил радостный трепет.

Мимо проскакивали ложбинки и взгорки, неуклюжее, подмытое русло ручья, полянки, усыпанные блеклыми мелкими цветками.

Направо, подсказывали листья. Предостерегали: налево — яма, костей не соберешь. А под корягой — лиса. Притаилась, рыжая. Побежали, вспугнем? Нет, подожди, подожди, — останавливали. Чувствуешь? Ве-е-етер!

Эльга хватала ветер ртом.

Листья приклеивались к ладоням. Хвоя колола пальцы. Сак мягко похлопывал по спине. Вперед, вперед, новая Эльга!

Она вернулась обратно к мастеру, когда солнце перекатилось через голову к западу, а с севера набежали голодные облака.

Унисса, кажется, за все это время так и не пошевелилась. Сидела, как Эльга ее оставила, с тихой улыбкой на лице. Глаза закрыты. Прядь светлых волос кончиками колет скулу. На доске — все тот же одинокий листик.

— Мастер Мару.

— Ш-ш-ш, — сказала Унисса. — Мне нужно еще немного времени.

Походив, Эльга присела рядом. В шелесте листьев растворялось время. В прорехе между деревьями темнела речная гладь.

— Как дела? — спросила Унисса спустя несколько минут.

— Листья — ужасные сплетники, — пожаловалась Эльга. — Березовым — только бы шелестеть. Перевирают историю по десять раз.

— Какую историю?

— Про дождевой букет.

— Про мой букет в Дивьем Камне? — удивилась мастер. — Это забавно.

— Ага, они все свидетели и участники.

— Кажется, я прославилась, — глаза Униссы весело блеснули.

— Ага.

— Ну что ж, пошли, — мастер легко поднялась на ноги.

— Куда? — спросила Эльга.

— Подальше от сплетников, — улыбнулась Унисса. Она, казалось, тоже переменилась, помолодела, растеряла некоторые морщинки. — Пойдем к реке.

И они двинулись к реке, огибая россыпи малинника, а потом пошли берегом.

Вода поплескивала у ног. В ней копошились мальки. Над высокой травой сновали стрекозы.

Эльге было удивительно хорошо. А Рыцек… Рыцека она еще набьет. Правильного, настоящего Рыцека.

— Эге-гей! — закричала Эльга людям на проплывающей мимо пузатой барже.

— Ох-хо-хо! — долетело с середины реки.

Эльге помахали рукой. Баржа прошла по искристой солнечной ряби, едва не касаясь ее низкими черными бортами.

Как мастер огня по жарким углям.

— Ну что, — покосилась Унисса, — начинаем новую жизнь?

Эльга кивнула.

— Да, мастер Мару.

— Значит, переходим к букетам с людьми.

Окна были распахнуты настежь.

Солнце заползало в комнату неуклюжими квадратами. Шелестела крапива, вымахавшая аж до подоконника. Ветер трепал полог, занавесивший кухню. Было тепло.

На низкой скамеечке перед Униссой и Эльгой сидела, наклонившись вперёд, худая женщина с запавшими глазами.

— Никакого сладу с ним нет, — горько сокрушалась она.

У нее были крепкие рабочие руки с выпуклыми венами и сухой, обметенный трещинками рот. Несмотря на теплую, почти летнюю погоду, она куталась в короткий овчинный жилет. Темный платок обжимал голову, прятал волосы.

— Я уж и к лекарю, — тихо и как-то безысходно говорила женщина, — чтобы вылечил, снял эту его заразу.

Она умолкла.

— И что лекарь? — спросила Унисса.