Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Почему?

— У мастеров листьев — редкое, уходящее мастерство. Видимо, мало кому интересное. Я пять лет ходила по Краю прежде, чем нашла тебя. Может быть, ты станешь последним мастером.

— А других разве нет?

— Не знаю. Я не видела. Может, где-то в Элемхоме или Саатуре есть, но сомневаюсь.

Унисса отправила в горшок порубленную курицу.

— Но это неправильно! — запротестовала Эльга. — Мы же спасли Дивий Камень! Вызвали дождь! Люди стоят за букетами…

Унисса улыбнулась.

— Значит, на твой век работы хватит. Кстати, ты сегодня еще ничего не сделала. А твои пальцы должны иметь дело с листьями каждый день.

— Они — страшные ворчуны.

— Кто?

— Дубовые, осиновые. Вообще все. То им не то, это им не это, пальцы им холодные, а руки медленные.

— Ты ворчишь как они.

Эльга фыркнула.

— Вовсе нет!

Унисса поставила горшок в печь.

— Может, тебе стоит набить Рыцека?

— Кота?

— Нет.

Эльга покраснела.

— Ой, я как-то… Я же раньше никогда…

— Возможно, пора попробовать. Ты быстро все схватываешь. Поверь. Мое обучение шло куда как медленнее.

— Почему?

— Наверное, я была глупее тебя.

— А людей тоже, как животных, надо любить, чтобы они получились?

Они перешли в комнату, и Унисса подошла к марбетте.

— Вот ты мне и скажешь.

Эльга покраснела еще больше.

— Я просто… Я его вижу.

— Кого? Рыцека?

Девочка кивнула.

— Оба слоя?

— Вяз, дуб, — стала перечислять Эльга, — яблоня, клен, одуванчик, лук.

— Так?

Унисса повернула марбетту.

Рыцек исподлобья взглянул на Эльгу с доски. Он был и вяз, и дуб, и клен жилкой дрожал на шее, и одуванчик желтел под горлом. Но все это сочеталось неправильно. Рыцек получился насмешливый, озлобленный, колючий, как еж. Лук змеей свивался под сердцем.

Смотреть на него было больно.

— Это не Рыцек! — крикнула Эльга.

— Нет, это он, — сказала Унисса.

— Он не такой!

Мастер повернула букет к себе.

— Ты думаешь, я не права?

— Да!

— Может, хочешь исправить?

— Я сделаю свой.

— Уверена?

— Я смогу! — сказала Эльга.

Унисса вдруг улыбнулась.

— Я беру с тебя обещание. Ты понимаешь, что должна сделать?

Эльга кивнула.

— Да. Это как с женщиной из жимолости и лимонника. Вы показывали.

— Я показывала, — согласилась Унисса. — Но знаешь, что? Ты не должна воплощать в букете образ, который создала в своей голове. Он не имеет ничего общего с реальностью, понимаешь? Будь честной и с Рыцеком, и с собой.

Эльга поджала губы.

— Он все равно не такой, как у вас.

— Значит, я просто набила неудачный букет, — сказала Унисса.

Пальцы ее легли на доску.

Ф-фыр-р! — листья полетели из-под руки, обнажая деревянную основу. Лицо Рыцека исказилось, лопнули лиственной крошкой бровь и глаз.

— Зачем? — прошептала Эльга.

— Тебе же не понравилось.

Унисса провела ногтем, и клок светлых, слегка рыжеватых Рыцековых волос осыпался на пол. Еще проход — и не стало подбородка.

— Мастер Мару! — крикнула Эльга.

Ей вдруг стало чуть ли не физически больно от уничтожаемого букета. Тогда Унисса отбросила доску — та грохнулась и, кажется, треснула — и шагнула к Эльге по осколкам листьев. Хруп-хроп-хроп.

— А что? Ты же лучше меня разбираешься в людях и в мастерстве! — сказала она гневно. — И поднимаешь голос на учителя!

Эльга опустила голову.

— Простите, мастер Мару. Но Рыцек…

— Что — Рыцек?

— Он все равно не такой.

— Сядь, — сказала Унисса.

Эльга села на лавку, сложив руки на коленях.

— Рыцек именно такой, — с нажимом сказала Унисса. — Он видел смерть и сам был смертью для кого-то. Это очень изменило его, как меняет всякого. Лук — это горечь потери, и весь мир для него теперь имеет оттенок горечи. Даже ты. Одуванчик — это легкость. Но эта не та легкость, что позволяет не замечать неудачи. Это легкость, с которой можно творить страшные вещи. Легкость не принимать ничего близко к своему сердцу. Ни чужую привязанность, ни чужие любовь или горе.

Эльга почувствовала, как слезы подступают к горлу.

— Но ведь это можно изменить?

— Попробуй. Может и получится.

Эльга встала.

— А вы мне поможете?

— Зачем? — удивилась Унисса.

— Но если… — Эльга втянула воздух носом и неуверенно продолжила: — Вдруг я не смогу…

— Это твое испытание, — сказала Унисса, резким пассом загоняя раскрошенные листья в угол комнаты. — И ты сама его выбрала. Можешь взять марбетту и свечи.

— Я…

— Ты хочешь расти?

Унисса вручила марбетту Эльге. Стукнули, складываясь, раздвижные ножки.