Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Эльга всхлипнула.

— Ты думаешь…

Мир никак не хотел становиться четким.

— Я думаю, что ты будешь меня слушаться, — сказал Скаринар. — Я многое знаю о смерти, представь, и могу сделать так, чтобы в тебе умерла, скажем, одна косточка, жилка, палец, нога, рука, глаз. А могу, если ты не согласишься, убивать по нескольку человек в день. Как ты понимаешь, мне не составит труда.

Эльга утерла слезы.

— А потом?

— Потом я стану сильнее и придумаю что-нибудь еще.

Скаринар показался из-за колонны и сморщился.

— Кошмар, — сказал он, — слезы портят твое лицо. Оно становится безобразным. Красным и опухшим. Куда это годится? Кстати, я тебе покажу сейчас, что достиг немалых успехов в своем искусстве. Да! Прекрасно! Знаешь, с этого мгновения плакать тебе уже не придется.

— Почему?

— Я только что убил твои слезы. Серьезно. Убил. Эй! — Мастер смерти захлопал в ладоши. — Кто-нибудь догадается убрать отсюда труп или мне сделать еще несколько? Новая госпожа мастер была бы не прочь отдохнуть с дороги.

За спиной его произошло торопливое движение, к возвышению стайкой подбежали слуги. Они за руки и за ноги вынесли мертвую Униссу. Эльга отвернулась.

— Значит, отдыхай, — сказал Скаринар. — Работать начнем завтра, работать быстро и качественно, я не собираюсь ждать результата вечно. — Он помолчал. — Не слышу ответа.

— Да, — прошептала Эльга.

— А погромче?

— Да!

Скаринар захохотал.

— Ах, как она хочет меня убить! — обратился он к пустоте стен, будто к невидимым зрителям. — Должно быть, это будет забавно.

Он с усмешкой посмотрел на Эльгу, притопнул ногой в легком башмаке и вышел, серебристым муландиром мелькнув между колонн.

Стайка юрких слуг, избегая поднимать на девушку глаза, разбежалась по залу, вытирая пыль и прибирая вещи. На столике у кресла появился поднос с фруктами и кувшин с водой. На вешалке — светлое платье.

Эльга легла брошенный прямо на пол соломенный тюфяк. Он пах Униссой Мару, ее листьями, хранил складки от головы и рук. Вот так, смежить веки, представить строгий взгляд, легкие пальцы, букет в доме в Гуммине, набранный еще мастером Криспом — девочка с желтыми, соломенными волосами.

«К середине зимы я буду ждать тебя здесь».

Нет, нет, этого уже не случится! Никогда. Эльга бы заплакала, но Скаринар, как и обещал, лишил ее слез. Осталось лишь жжение в уголках глаз. Да горечь, как отрава, забивала горло. От-кашливай, не откашливай — стоит.

Ах, он, наверное, хохочет сейчас, ощущая ее бессильную злость. Танцует и хлопает себя по ляжкам. Сумасшедший урод!

Эльга сжала кулаки.

Боязливой лиственной тенью проплыла служанка, зажигая лампы. Ольха, ива в желтом. В темноте под веками замигали зеленоватые пятна. Может, не Скаринару, а всему его окружению поправить букеты? Поправить так, чтобы они…

— Госпожа мастер, — раздался тихий голос.

Эльга открыла глаза.

— Да?

Служанка, девушка едва ли старше самой Эльги, протянула ей дощечку.

— Это что? — спросила Эльга.

— Госпожа Мару просила вам передать.

— Она…

Горло перехватило.

— Она сделала это раньше, в начале версеня, — сказала служанка и, торопливо поклонившись, пропала.

Букет был совсем простенький.

То ли времени у мастера Мару не хватило, то ли Унисса не видела необходимости в том, чтобы усложнять узор. Сложенная едва ли из десятка листьев замерла на дощечке женская фигурка, лицо неразличимо, одуванчик изображает волосы, листья клена серебристого служат фоном, копируя цветом стены зала.

Эльга легла с подарком на тюфяк, коснулась листьев пальцами.

— Здравствуй, девочка, — рассыпался шепот.

Эльга улыбнулась.

— Здравствуйте, мастер Мару.

— Глупенькая, — прошелестело из-под пальцев. — Я уже мертва.

— Я убью его, я решила, — сказала женской фигурке Эльга.

— Закончи то, что делала я.

— Я не хочу ему помогать!

— Расти…

Букет умолк. Эльга снова коснулась его.

— Здравствуй, девочка.

— Я могу сжечь панно!

— Глупенькая, — сказала лиственная Унисса, — я уже мертва.

— Все равно!

— Закончи то, что делала я.

Эльга замотала головой.

— Нет.

— Расти…

Больше букет ничего не говорил.

Эльга отодвинула дощечку на край тюфяка, отвернулась, переползла на свободную половину и подобрала ноги к животу. Почему так? Почему эти четыре фразы? Жирный, розовый огонь масляных ламп отражался в плитках пола. От окон тянуло прохладой.

Расти… Это пожелание или обрывок?

Эльга не заметила, как легко укусила пальцы. Конечно, скорее всего, мастер Мару имела ввиду панно. Его надо доделать. Но почему «расти»? Слово будто обрывается. А может это намек, что ей оставлен секрет и искать его надо на высоте? Где? На капителях колонн? Или на горе из мешков с листьями?