Анна Степанова - День середины лета [СИ]

Большой мир изрядно переменился за прошедшие годы — и крохотный здешний мирок тоже не сумел остаться прежним.

Не изменилась только его слепая Хранительница.

Она была все те же воплощенное величие и древность. Все так же поджимала сурово губы, сводила брови, не скрывая раздражения в голосе:

— Не больно-то ты домой спешила, Лая!.. — первое, что сорвалось с ее губ при встрече.

— Но все же я вернулась… — возразила девушка.

И таким знакомым искренним облегчением, тщательно скрываемой радостью повеяло в ответ от несгибаемой Иши, что Илл'а только теперь до конца осознала: и вправду вернулась! Она дома! Действительно дома!

И даже давящее ощущение слежки, не отпускающее прежде ни на миг, здесь, в Долине, лопнуло, исчезло, будто отрезали. Не было больше навязчивого присмотра Гильдии! Впервые за много месяцев юная жрица чувствовала себя в безопасности.

Здесь она не казалась сама себе чужой. Здесь и для нее было место.

Нашелся и лежак в Общем Доме, и теплое местечко у очага, и сундук ее собственных вещей, бережно хранимый Ишей все эти годы…

Нашлась сестра — постаревшая, чуть настороженная, но оттого не менее родная.

Нашлись воспоминания — целый ворох светлых воспоминаний о Долине и ее жителях. О горах и лесе, об Ишиной целительской науке… И всего одно среди них — горько-сладкое: о высоком светловолосом юноше. О том, как кружат они вдвоем на снегу среди ахарских костров в каком-то дикарском танце. Она — босая, но не чувствует холода. Она пьяна от радости — и он, кажется, тоже…

Это БЫЛО? ОН был здесь? Или… все только ее выдумка?..

Соплеменники тщательно Илл'ыных вопросов избегали. И поприжать их у девушки никак не выходило: ведь, чтобы правды добиться, надо знать, о чем спрашивать! А она не знала. Она уже сама себе ни в чем не верила…

И только Иша ее все время возвращала к реальности.

— А зачем тебе об этом слышать, Лая? — говорила старуха, раздражаясь из-за бестолковых расспросов. — Любой рассказ так и останется рассказом, он не вернет тебе ни прошлого, ни памяти. Только обяжет, заставит напридумывать долгов, разбередит душу. Стоит ли того простое любопытство?

Илл'а и сама понимала, что не стоит. Но с каждым днем увязала все больше в догадках. Знание казалось невозможным, а незнание — совершенно мучительным.

Но девушка лишь смирно кивала Ише, соглашаясь. Не решалась, все еще не решалась признаться, что дело уже не только в любопытстве, и что, кажется, она, Илл'а, шаг за шагом, потихоньку сходит от всего этого с ума…

Осень в этом году пришла рано и как-то внезапно. Еще не отзвучали до конца летние грозы, едва-едва схлынула последния удушающая жара — а уже пожухлая от палящего солнца трава укрылась поутру первой робкой изморозью, почернели листья и забытые на деревьях плоды, вершины гор схоронились в туманном мареве, чтобы выглянуть из него уже в сверкающих снежных шапках…

А первый осенний снег принес с собою Илл'е сны.

В них жаркое солнце лилось сквозь цветные оконные стекла, превращая белую бумагу на столе в красочное лоскутное одеяло, исписанное столбиками символов. И густо, сладко пахло летом — цветами, яблоками, пылью, раскаленной в полдень черепицей… Чернилами, потертой кожей, чуточку свежей кровью… И знакомым, таким знакомым мужчиной!..

Его не было здесь — и он был. Чувствовался во всем, в каждой небрежной детали. В тенях и запахе, в четком строгом начертании букв, в сброшенном на кресло колючем парадном камзоле, еще хранившем тепло тела, в недопитом бокале вина…

Девушка не пропускала ни единой мелочи, ночь за ночью собирая их воедино так отчаянно, будто надеялась в конце концов сложить из кусочков цельный, живой образ… Но утро снова и снова разбивало ее надежды вдребезги.

Снег таял, сменяясь промозглым туманом и грязью. Дожди лениво поливали крышу Общего Дома, оставляя по себе ледяную корку. Горел очаг, грел отсыревшие шкуры. Ноги вязли в размокшей земле и бурых листьях. Пахло дымом, грибами, осенью… Затем опять начинал тихо сыпать снег, укрывая собою все стойбище…

А во сне Илл'а проваливалась в лето.

И бродила, кружила по такой знакомой — незнакомой комнате, и звала, сама того не понимая, звала… Пока однажды…

— Ох, Илл'а! Это правда ты? — ее подхватили, сжали в объятиях, до боли родных и внезапно крепких. — Ты в порядке? В Долине? В безопасности? Так давно не было никаких вестей! Я уже не знал, что и думать… Илл'а…

Его взгляд был таким открытым и чуточку безумным, тревога на лице сплеталась с радостью. А руки ни на миг не разжимались, словно боясь опять отпустить, потерять…