Ольга Озерцова - Веснянка

– Я не понимаю, вечный дуб. Убить нашу березу, беззащитную. Этого не прощают. Но так гнать его, так ненавидеть! С нами что-то не то творится, вечный дуб…

Он брел. Навстречу ему шла женщина. Длинные волосы и строгое лицо – не Мокошь ли? Лицо было знакомо.

– Веснянушка – ты? Что с тобой? Я не узнал тебя.

– Здравствуй, Ярилка, – она подошла ближе, на губах у нее чуть растерянная улыбка. – Ты знаешь, друг, меня, наверное, сглазили…

– Кто? Этот, – Ярилка растерялся, не зная, как назвать, – ну… Волк?

– Ты тоже так о нем думаешь?

– Не знаю, Веснянка. Но если его погонят, меня с ними не будет.

– Что? Как ты сказал?

Ярилка закусил губы и, с трудом подыскивая слова, выдавил из себя:

– Темна душа его, волчья она… Весняночка, это он накликал на нас беду, он принес нам злобу. Это он убил березу. И народ решил…

Ярилке хотелось увернуться, спрятаться от пристального взгляда Веснянки (Что за глаза у нее стали!) и докончил, отвернувшись:

– Загнать, убить волка. Вернуть в наш дом любовь, солнце. Пока он не пришел, мы были счастливы. В нем все зло, он виноват, пусть будет жертвой.

Громкие, визгливые крики донеслись от рощи. Веснянка вздрогнула. Посмотрела каким-то не своим тихим и ясным, а темным и больным взглядом.

– Так не избавляются от зла, – и поспешила туда, где была охота.

Волк тяжело убегал, ломая ветки, оставляя кровавый след. Испуганно пятилась и пряталась за спины окружающих женщина из-за болота. Он один, могучий, задыхающийся, бежал в черный, угрюмый, спасительный лес… от них.

Крик визжал в ушах. Они гнали его… Гнали. Ее братья, и она с ними. И он вдруг остановился. Обернулся. Посмотрел. Долго смотрел на них… Кровь стекала быстрыми каплями по виску, руке. Не опуская взгляда, он вдруг осел, опустился на землю. Мир был чужим. Он очень медленно, медленно падал на землю. И уже припадая к ней, приподнялся на руке и все смотрел, смотрел.

Кто-то испуганно шепнул:

– Оставим его, он бессмертен…

И они пошли, пятясь, и вдруг побежали прочь.

«Вот они, ее друзья. Добрые. И она пришла с ними. И они… его убить…»

Волк не был бессмертным. Кровь текла… И уходила сила. А кроме силы у него ничего не было. Пусть ты виноват, что ты волк, этого не прощают, но если никто не остановит эту кровь, она зальет весь мир… Кровь текла… Волк был беспомощен. Скрипел зубами, лежал. Кровь… и этот мир кровав, убить – вот что в нем есть. Вот в чем его истина… Они, видно, ушли. И он отвернулся к небу… смотрел на него. Вспомнилось: «Она шьет, заживляет раны. Заря-зарница, заря – красная девица». Прозрачное легкое облако слетело на него. Мягкое, как сон в детстве. Небо синее вдруг прохладно осветилось. И, словно оставив плетенье, серебристая женщина спускалась к нему. С нежными руками. Почувствовал, как легкие руки коснулись его раны. Тихие, как дуновение утреннего ветра… Лица он не видел. Словно розовым покрывалом, окутала она его. И проваливаясь в прохладную пустоту, он успел подумать: «Вот в чем смысл, истина».

– Заря-зарница, заря-зарница! – Веснянка накрыла его своим платком. Он розовел, но кровь уже не просачивалась. Розовый свет упал на платок. Она разгладила спутанные волосы и осторожно поцеловала его горячечные губы.

Как боялся старик, так и случилось – солнце стало карающим.

Не было дождя, все не было дождя.

Раскаленный запах земли…

Если бы хотя бы одну каплю,

Одну каплю.

От иссохшихся трав шел шепот:

«Подайте нам воды, мы все несчастны.

Мы пить хотим, мы жить хотим…»

Воды.

А лучше ливень.

И тихо деревья шумят жаждой большого дождя.

Боль не придет никогда, только б дождаться дождя.

И гордые людские глаза, сухие, запекшиеся губы, и жаждущие… без утешения. Горечь жажды.

Слышите… И каждая увядающая травинка, гибнущий цветок, дерево шептали:

«Надо напоить землю, напоить землю, напоить землю…

Слышите, как шумят деревья, шумят деревья, шумят деревья…

Как лопается горячая твердь, горячая твердь, горячая твердь…

И воздух гибнет от жажды, жажды, жажды…

Напоить землю…»

– Дождя нет. Так мы все не выживем.

Веснянка стояла на холме рядом с Ярилкой, на том месте, где раньше росла береза.

– Нет, ты знаешь, надо прощать, на то мы и дети солнца.

И чувствовал старик укор внутри себя, неспокойно стало ему. Доживя до седин, перед собой, землей и солнцем был чист старик. Как быть? Если не хватит хлеба, люди еще выживут. Но если ослепнут, ничто их не спасет. Он не знал, что делать.