Ольга Озерцова - Веснянка

Старик долго молчал, чувствуя, как напряженно все ждут его слов. Снова закрыл глаза. Было тяжело. Он не хотел признаваться даже самому себе. Неужели? Чем мы обидели солнце? Он обвел их взглядом. Нет, не те, что были здесь.

Он вздохнул… и негромко проговорил, но в тишине все слышали:

– Такого еще не бывало с нами, друзья мои. Мы обидели землю… Простит ли она? Простится ли это нам? Будем жить… Будем ждать. Я знаю, в наших сердцах еще много тепла – искупить это. Когда-то давно, говорят, было такое… Будем жить, надеяться. Ступайте, дети, по домам. Нас ждет зима, нужно напасти дров, проверить крыши, сохранить тепло.

Когда все вышли, старик забылся тяжелым сном.

Ярилка остановился у входа в избу. Нехорошо было сейчас тревожить старика. Но кто, кроме него, мог что-то об этом знать? К кому еще пойти? И Ярилка вошел. У стены тихая, какая-то уж слишком тихая в последнее время, сидела Веснянка. И пряла. Незаметная, как мышка. У Ярилки сжалось сердце – не ему одному плохо, но чем помочь ей? Куда делся тот ее друг, с которым Ярилка весной смотрел на поле? Люди говорят, с другой ушел. Вот нужен же был ей чужой, разве кто-то из них мог бы ее так обидеть. Видно, судьба…

– Здравия вам всем! Может, я не ко времени?

Веснянка улыбнулась:

– Мы всегда тебе рады.

– Я к тебе, Добрита.

– Садись.

Ярилка задумался, не зная, как начать.

– Прости, я знаю, ты никогда об этом не говоришь. Но мне не к кому, кроме тебя, пойти – с тобой ведь тоже такое было. Расскажи мне про русалку, ведь я не ведаю, как мне жить дальше. Всю весну, все лето за ней бегаю, ищу ее, измаялся.

Старик взглянул на Ярилку.

– Ты понял ее?

Вкус цветов на губах, руки – сначала прохладные, а потом все горячее и горячее… Понял ли он ее?

И Ярилка начал рассказывать… с болью, как искал ее, про всю муку, неуверенность, зыбкость и жажду исчезающего счастья. Про все то, чего не имел и к чему рвался. Долго говорили они в тот вечер со стариком, а когда Ярилка поднялся уходить, за ним вышла на улицу Веснянка. В воздухе морозило, и казалось, сейчас полетят первые белые мухи. Она сочувственно улыбнулась.

– Вот так-то, Веснянка. Что за горькую нить сплела Мокошь… А ты-то что? Околдовали тебя, девица, околдовали тебя, красная, тоскою тоскучею, огнем? Бедная моя, чем и помочь, не знаю.

Он провел по волосам печальной девушки.

– Эта боль часть меня, Ярилка. Не тоскуй. Кто знает, может быть, самое большое счастье в предчувствии счастья… Когда ветки шумят тревожно и ждешь чего-то.

Она доверчиво, как в детстве, взяла его за руку. И когда прижалась лбом к щеке, мир на минуту стал добрее.

– Знаешь, мне кажется, ты больше бегал за ней, чем любил… Она ведь – дар земли, ее дочь. Тут надо не взять, а беречь. Может, ты тоже что-то спугнул, не сберег?

– Веснянка, что бы там ни было, я сквозь землю пройду, найду, где истоки родников или закатная страна. Я на все готов. Скажи мне, это плохо?

Девушка опустила голову.

– Наверное, к каждому по-разному приходит… истина земли. Помнишь, как бабушка говорила про земное чудо? Кому-то надо увидеть солнце, кому-то переболеть и тогда через муку откроется это. А кому-то надо полюбить ее дочь. К тебе вот так пришло. Только, понимаешь, она другая. Она русалка, дышит травами, водорослями. Ей открыто иное, а мы иногда не верим непонятному. Может быть, ты ее обидел? Помнишь сказку, как у царевны-лягушки украли шкурку? Может быть, все мы такие, умеем ли мы любить неведомое, не спугнуть чудо?

– Но я буду искать ее. Неужели же никогда больше не увижу? Я все готов сделать. Найти в себе источник воды живой, растопить снега, умереть… Я буду искать ее.

Пришла такая зима, что казалось, и весен на земле не бывает. Долгими зимними вечерами смотрел отец на прядущую Веснянку и думал. Стала она сохнуть, перестала петь, могла долго-долго смотреть куда-то, а во сне иногда стонала.

Отец знал, как летом черный дым застиг его дочь на перекрестке. Не боялся старик злого глаза, но все же жалел, что послал тогда ее в лес. Лес, ночь таят для внуков солнца страшное. Они своей верой смогли оградить себя от дурных сил. Но было же когда-то, что разгневалось солнце…

В ее жизни уже не было той дикой боли, смятения, но странно, она как будто перестала чувствовать запах солнца и трав. Она все видела, понимала, но истинный вкус жизни, терпкий и влажный, пропал для нее. И стало все кругом ей так же безразлично, как серое небо над лесом. И главное, Веснянка перестала петь. В ее жизни уже не было тьмы, волка и боли, но из нее почему-то ушло и солнце. Она ощущала: надо только совсем забыть про волка, про то, что он был в ее жизни, и вернется к ней радость. Но иногда приходило беспокойство: он все-таки где-то рядом, и он жив. И она иногда чувствовала: этот волк, зверь, не любящий ее, думает о ней.