Кристофер Мур - Подержанные души [litres]

Совсем немного погодя парни из всех родов войск уже обмениваются мнениями и сломанной мебелью, и я слышу зловещий хор свистков ВП [21] Военная полиция. , тут же хватаю пацана за ремень и тащу его назад, между столиков и за шторку позади сцены, а оттуда – в переулок, где на секундочку рушусь наземь собраться с мыслями, а также проверить, не шатается ли зуб, и пацан нагибается ко мне, руки на коленях, ртом воздух ловит, сам ржет и кровью чутка отхаркивается.

– Ну что, пацан, – грю ему. – Ты мне шкуру спас. – И протягиваю ему руку со ссаженными костяшками.

Он ее жмет и грит:

– “Друзья Дороти”, – и подтягивает к себе, обниматься.

– Ага, ага, “Друзья блядской Дороти”, – грю я, хлопая его по спине. – Вот кстати, – продолжаю, уже отталкивая его. – Давай-ка прогуляемся…

– Мне в Форт-Мейсон вернуться надо, – отвечает пацан. – Уже почти полночь. Канатка в полночь перестает ездить, а утром у меня отход.

– Я знаю, пацан, но “Друзья Дороти”, – грю я. Мне вдруг становится понятно, что я несколько отклонился от своей задачи и если пацан сейчас уйдет, мне все сызнова начинать придется, пусть я и подозреваю, что наткнулся не вполне на тайного гения этой дьявольской организации Дороти. Но все равно.

– Слушай, – грит пацан. – Все было шикарно. Очень роскошно было. Я тебя правда очень ценю, знаешь, ты настоящий друг, но мне нужно идти. Я раньше ничего эдакого никогда не делал, ни разу не встречал таких, как ты. Это было шикарно.

– Ну, знаешь… – грю я, толком и не соображая, как все это расхлебать. Тот зуб один точно шатается.

Как вдруг пацан опять меня сгребает в охапку, – обнимает крепко-крепко, а затем поворачивается и как припустит к остановке канатки. Уже на полквартала отошел, но тут поворачивается и грит:

– Утром я мост Золотые Ворота увижу. В ноль-шесть-ноль-ноль. Никогда раньше рассвета над океаном не глядел. Там и увидимся. Там и попрощаемся.

И меня так и подмывает отметить несколько деталей, включая то, что мост Золотые Ворота ему придется разглядывать снизу, пока он будет проходить под ним на судне курсом в открытое море, что мы – на Западном побережье, а над океаном солнце тут не встает, и что бежать ему сейчас совершенно не стоит, потому как я слышу колокол вагончика еще в нескольких кварталах отсюда, – но всё это детали мельче, чем мне хочется вопить на весь переулок, когда вокруг повсюду ВП еще рыщет, и поэтому я отвечаю:

– Я приду.

– “Друзья Дороти”, – грит пацан и машет мне.

– “Друзья Дороти”, – грю я ему в ответ. Что вам наглядно демонстрирует не сходя с места разницу между матросами и морской пехотой: морпехи, блядь, идиоты. Бегают, когда не нужно.

И вот наутро я на мосту, только-только рассветает, у меня такой бодунище, что чувствую – если глаза не закрою, кровью истеку, да только меня это не волнует, потому как глаза у меня заплыли до того, что ни капельки не просочится, – и тут вижу пацана: один-одинешенек где-то на середине моста, в тумане, и машет мне как придурок чертов, едва меня завидел. И вот я к нему такой хромаю, а как поближе подбираюсь, он давай ко мне бежать, поэтому я ему грю:

– Отставить бег! Никакого бега, к черту!

А он все равно бежит и вот уже руки мне навстречу раскинул, как будто обниматься лезет, а я для такого вот совсем не в настроении.

И потому шаг назад делаю и грю:

– Вольно, боец.

И он останавливается, на носках подпрыгивает весь, как ятая маленькая девчонка.

– Никак не мог дождаться. Я про тебя всю ночь думал. Заснуть не смог, – грит он.

– Ага, ага, это хорошо, – грю я. – Но насчет “Друзей Дороти”…

– Ты меня прости за это, – грит пацан. – Я очень виноват. В смысле, мне хочется, но я ничего эдакого раньше никогда не делал. То есть в Канзасе таких не бывает. Я подумал – то есть если предки у меня… я думал, что я там один такой. А потом этот парень в учебке рассказал мне о “Друзьях Дороти”.

Ну да. Из Канзаса он, значит. В общем, я грю:

– Все, хватит, ты должен мне рассказать про Дороти все, что знаешь, Эдди.

– Но я ж ничего не знаю. Я только – у меня просто такие чувства…

И тут пацан хватает меня в охапку прямо не сходя с места и чмок меня слюняво со всей дури прямо в едальник. Я так удивился, что чуть было не обгадился. И вот оттолкнул его, знаешь, эдак от себя, прямо ладонью в подбородок уперся, и когда отплевываться закончил, грю: