Екатерина Горина - Морок [СИ]

— Дочка, — отсмеявшись, сказал Казимир. — Знавал я одного парнишку, такой же был. Сильно ты мне его напоминаешь. Такой же задира.

Лея вспыхнула и залилась краской, решив, что ее храбрость похвалили, и с еще большим жаром и увлечением продолжила свою историю:

— Так вот, Настаська та за моим Кешей глядела. Да только он в ее сторону даже не смотрел. Я уже и с мамой его подолы вышивала, и работу по дому ей помогала делать. Не до Настаськи этой. Так вот она, подлая тварь, псам королевским Иннокентия и сдала. Только она не знала, что Кеша мой, — Лея стала говорить совсем тихо, и чем тише становился ее голос, тем шире казались глаза. — Так вот, мой Кеша из старинного рода магов.

Девушка сделала паузу и выжидающе посмотрела на Казимира. Поняв, чего ожидает она от него, старик спохватился, присвистнул и протянул:

— Да ну-у-у…

— Да-а! — И Лея набрала в грудь побольше воздуха, чтобы его хватило до конца фразы, которую она собиралась сказать. — Этого Настаська не знала, и я этого не знала, и никто об этом не знал! Да только прихожу я однажды к матушке его, а она плачет, прям горько так, жалко ее. Я ей то да се, Марьянушка, мол, давай подмету или за водицей сбегаю. Тут-то она мне все и рассказала. Иннокентий мой из старинного рода магов и рожден он был в королевском дворце, а Марьяна ему и не мать вовсе, она просто Кешу прятала, пока во дворце магов гоняли. Мать его настоящую и отца убили там. Так его бабка в тряпках из дворца привезла. И строго-настрого Марьяне приказали беречь как себя. Марьяна и берегла. Пока Наська, чувырла, не наговорила псам на него. Она-то от ревности приврала, а оказалось вон что. Ты только, дядя, теперь язык за зубами держи. И никому об том не сказывай, что узнал. Я и сама никому, только Настаське рассказала, пусть знает, кого сдала, вернется Кеша, ее дуру проклянет. Ну и бабке в крайнем доме, чтобы не лезла меня поучать все время. А больше никому, ни-ни!

— А здесь-то ты как оказалась? До твоей деревни отсюда двести верст.

— Ой, дядь, я уже и во дворце побывала, и обратно уже иду!

— А во дворце-то ты что делала?

— Бабку Кешину нашла, передала ей весточку от Марьяны, что внука ее поймали псы.

— Кто ж тебя одну в такую даль-то отпустил?

— Никто, дяденька, я сама! Погоди-ка, дяденька… — задумчиво протянула Лея. — Что-то я тебя не припомню. Не видала я таких в моей деревне, не оттуда ты…

— Не оттуда, дочка, местный я…

— Откуда ж ты знаешь, сколько верст до моей деревни? — Лея смотрела на Казимира немигающим взглядом. Казалось, она застыла наподобие каменного изваяния.

Корчмарь почувствовал неладное, и, в который раз, похвалил себя, что доверился собственному чутью: судя по всему, оно его не подвело и в этот раз.

Казимир развел руки пошире, блокируя девушке любое движение в сторону. Но она, кажется, и не собиралась убегать. Она просто смотрела на собеседника неподвижным взглядом и часто-часто дышала.

Казимир сидел перед ней не двигаясь, с широко расставленными руками, плотоядно улыбаясь, как вдруг она неожиданно пнула его ногой под столом.

Попадание было точным, потому что в следующую минуту руки старика сжались в плотное кольцо на промежности.

Корчмарь, издалека наблюдавший сцену диалога, не смог понять, что именно произошло. Со стороны он только заметил, что его приятель низко нагнулся над столом, как бы изображая что-то, на что Лея смотрела с нескрываемым отвращением.

— Эть, старый черт!

Лея резко метнулась в сторону разбитого окна, в надежде добежать до него. Однако Казимир со всей силой навалился на тяжелый деревянный стол и придвинул девушку вплотную к стене.

— Георгий! — позвал Казимир.

Корчмарь не замедлил явиться на зов.

— Неси-ка, брат, скорее ужин, барышня проголодалась!

— Что-то еще? — удивился его приятель и даже подмигнул старику, намекая, что он все понимает.

— Да! И еще, — усмехнулся старик. — Принеси нам вина!

Евтельмина очнулась на высоких подушках собственной постели. Рядом никого не было. Все прожитое показалось каким-то удивительным сном. Но стонущий локоть говорил о том, что все же какая-то часть была правдой.

Королева постаралась снова уснуть. Если бы она сейчас поднялась, ей пришлось бы решать новые возникшие за несколько дней странные вопросы. А этого не хотелось. Самым простым выходом был сон. Она накрылась одеялом с головой и принялась считать до ста.

В животе было неприятное чувство нарастающей тревоги. Мысли убегали куда-то в будущее, в голове метался вопрос: что же теперь делать, с чего начать.