Екатерина Горина - Морок [СИ]

От сильного сквозняка хлопнули ставни. Все моментально обернулись в сторону окна. А когда взоры их вновь обратились к осужденному флейтисту, оказалось, его и след простыл.

— Что ж, — выждав паузу заговорил главный судья. — Господин бард, у вас всё?

— Всё, господин судья, — ответил Миролюб, вставая с роскошного стула с высокой резной спинкой.

— Но, — потный человек растерянно посмотрел на толстуху, — а как же коронация? Край остался без главы. Пожалуй, если вы не готовы взять на себя правление, назначьте кого-то…

Иннокентий подтолкнул толстуху поближе к центру залы:

— Наш регент, оберегавший нас всё последнее время, сын Будияра и Светозары, потомок королевский кровей…

— Регент? — удивился судья.

— Регент-регент, — подтвердил мужчина, стоявший в центре зала.

— А где же…

— Сегодня вам придется смириться с тем, что магия существует, — усмехнулся Морок, с удовольствием сменив бабьи тряпки на мужской камзол и крутя пышный каштановый ус под носом.

Судья без слов стукнул кленовым молоточком по серебряному блюдцу в знак состоявшейся коронации и после обратился к новому королю:

— Могу я просить вас об отставке?

Пока главный судья в шерстяной мантии о чём-то говорил усатому красавцу средних лет, возникшему на месте толстухи, Лея, Иннокентий и Миролюб потихоньку выбрались из тронной залы.

Некоторое время они вприпрыжку мчались по коридорам, сдерживая смех, словно сбежали от злой тётки на рынке, которая уличила, что они подворовывают её семечки.

Они хохотали и потом, спускаясь по широкой лестнице, пересказывая, какую ловкую штуку учудил Морок, чтобы Миролюба самого не заперли в «строгие подвалы».

Они хохотали, вспоминали былое, поздравляли друг друга с тем, что всё уже позади. Оказывается, а они и сами не подозревали, что так много узнали друг о друге за несколько, будто бы жили вместе не один год.

Но вот они вышли из дворца, и всё веселье как рукой сняло.

— Что ж, будем прощаться, — отважился Иннокентий. — Признаюсь, я и хотел, чтобы всё кончилось, и ждал этого, и, в конце концов, рад этому. Но я не думал, что это так грустно, прощаться с тобой, Миролюб.

— Что ж, у каждого теперь своя дорога, — негромко ответил бард. — А всё ж таки удивительное дело — жизнь. Мы с тобой — потомки враждующих ветвей королевства, которые своей борьбой уничтожили огнём половину Края. Надеюсь, матушка моя смирится, что я не стал королём… Вероятно, мы должны были, встретившись, уничтожить друг друга? А мы взяли и помирились. Мы сделали то, что не могли сделать другие. И вот, теперь мы просто расходимся.

— А ведь если подумать, — вклинилась в разговор Лея. — Ведь вы совершили самый настоящий подвиг — спасли Край от раздоров и мести!

— Да, — кивнул Иннокентий. — И всё это так, между делом, за походом, буднично. Я думал, что героические дела творятся как-то по-другому, возвышенно, а не так, со слезами, соплями, содранными коленками… Ведь ни одного дракона, никакой войны между закованными в латы рыцарями… Просто спасли Край и друг друга, а теперь просто расходимся. Словно мы и сходились для того только, чтоб решить, сегодня сено косить будем или подождём чуток еще.

— Да, Кеш, — улыбнулся Миролюб. — Ведь это только в книгах, что на ярмонках торгуются, всё это красиво подано. На то барды и есть на свете, чтобы всю боль и грязь человечества обращать в золото и страсть. Это — как домашние щи и щи в трактире. Дома вкусны, а в трактире — поданы красиво. В общем, насчет всего этого, я, Кеш, такое сказание сочиню, люди веками будут помнить о тебе и обо мне, и о Лее, и о наших подвигах!

— Нет, Миролюб, если есть у тебя сострадание и любовь к людям, то и не вздумай даже хоть куплет о нашем походе сочинять. Я мальцом был, таких куплетов наслушался, потянуло меня на подвиги… Это я теперь знаю, что все походы — это пыль, грязь и смерть товарищей. И нет в этих подвигах ни радости, ни заслуг. Побереги молодых мальчишек, что за нами подрастают, не мани их в дальние дали, пусть дома сидят, хлеб растят…

Миролюб не стал спорить, но и обещать, что не создаст песнь об их походе, не стал. Они улыбнулись друг другу на прощание и разошлись каждый по своей дороге: Лея и Иннокентий к деревне по тракту повернули, а Миролюб — в строгие подвалы проведать Марию, а потом уж к корчме, матушки в ноги поклониться, и на заветный холм лесной, где с государыней своей встретился.

Лея и Иннокентий, взявшись за руки, шли молча, каждый был уже в думах своих в родной деревеньке, мысленно прохаживался по ней.