Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

Голос Празека легко пересек тесный, полный гостей зал: — Келларас! Сюда, присоединяйся к нашему свинарнику! Мы пьем, ибо отступили, но гляди, как радуемся кочкам и ухабам судьбы!

Келларас увидел приятелей приклеившимися к скамье у стены. Игнорируя толпу дом-клинков в увольнении, даже когда его приветственно окликали, пробрался и сел напротив Датенара и Празека. Те улыбались, лица раскраснелись. Датенар толкнул командиру фляжку. — Ночь слизнула нас звериным языком, дружище.

— Но и здесь нас окружает торжество побед, — добавил Празек, чуть не упав, ставя локти на стол. — Ни один аристократ не способен полностью погрузиться в зловонную яму забытья. Мы высовываем лица снова и снова, вдыхая воздух.

— Если этот пар называть воздухом, — буркнул Датенар. — К тому же я слишком пьян, чтобы плавать, слишком надут, чтобы тонуть, и слишком смущен, чтобы ощутить разницу. Мы покинули мост — это помню — и в глазах господина это преступление.

— Как удачно, — встрял Празек, — что глаза его обращены в иную сторону.

— Как неудачно, — сказал Келларас, — что я его замещаю и гляжу на вас.

— У любого глаза на лоб полезут, — согласился Празек.

— Не буду спорить, — сурово отвечал Келларас.

Но собеседники уже не были готовы замечать нюансы тона. Празек повел рукой, широко и туповато улыбаясь: — Занять посты снова? Ты станешь нас стыдить и холодно грозить? Но хотя бы, друг, выстрой систему аргументов, заингиртуй… заинтригуй нас высокими целями. Воткни пальцы в ноздри и вытяни благородного коня, чтобы мы оценили его отличную упряжь. Узда славы…

— Стремена гордости! — заорал Датенар, поднимая флягу.

— Мундштук чести в зубах!

— Изношенное седло верности, на нем так сладко спать!

— И пусть всякие не…

— Друзья, — предостерегающе шикнул Келларас, — довольно чепухи. Ваши речи недостойны домовых клинков, офицеров лорда Аномандера. Пользуетесь моей снисходительностью? Зря. Ну-ка, встать, и пусть холодная ночь вернет вам трезвость.

Брови Празека взлетели, он посмотрел на Датенара. — Осмелился, наконец! Тогда на мост! Факелы близятся со стороны самого ужасного квартала. О свет откровения, теперь пусть прячутся грешники!

— Не на мост, — вздохнул Келларас. — Вы переведены. Оба. Приказ Сильхаса Руина. Вы приписаны к Легиону Хастов.

Это заставило их замолчать. Озадаченные лица не вызвали в Келларасе радости.

— За-за оставление поста? — недоверчиво пролепетал Празек.

— Нет. Это преступление оставим меж собой. Причина прозаичнее. Галар Барес страшно нуждается в офицерах. Руин ответил.

— Ох, — пробурчал Датенар. — Все верно. Руин, руины ответа, руины привилегий, вся жизнь в руинах. Приказ отдан по зрелом размышлении — увы, мы это видим.

— И наша привилегия — ответить на языке как можно менее темном.

— Как можно более ясном, брат.

— Именно, Датенар. Смотри, я вдруг затосковал по сложности. Хочу искупаться в косноязычии эйфорических эвфемизмов. Сбежать на ближайшую высокую башню, подобающую моему величию. Вынюхать и обличить удручающее состояние государства, наморщить лоб и объявить: вино совсем прокисло. Совсем и всем, всем насовсем.

— Я выпорю слугу, брат, если тебя это порадует.

— Радость умерла, Датенар, а смерть… радостна.

Датенар застонал и потер лицо. — Празек, не нужно было бросать мост без охраны. Гляди, какую судьбу мы пропустили, хотя простой пинок заставил бы эту свинью бежать подальше. Да будет так. Сдаюсь простоте судьбы и нарекаю ее справедливой.

Празек встал. — Командир Келларас, мы, как всегда, ждем приказа.

Закряхтев, Датенар тоже встал. — Может, у меча надеется неприличная сказка, чтобы позабавить нас, изменников. И доспехи… говорят, болтливость не доводит до добра, но я не стану жаловаться на предостерегающий голос, пусть мы не всегда его слышим.

Келларас поднялся и указал на дверь: — Ступайте осторожно, друзья. Путь назад опасен.

Оба кивнули.

ТРИ

— ВЕРШИТСЯ ПРАВОСУДИЕ!

Услышав голос, отозвавшийся эхом вдоль длинных смрадных тоннелей, Варез подумал, что это горькая шутка. И не сразу осознал искренность крика. Когда он уронил тяжелую кирку, внезапная пропажа привычного ладоням веса заставила его пошатнуться.

Один в дальнем конце глубокого штрека. Слова шептались вокруг, словно в темноте заговорило само железо. Он не двигался, вдыхая холодный воздух, а боль уходила из рук. Прошлое жестокий и неутомимый преследователь, и здесь — для Вареза и других обитателей шахт — оно имело обыкновение бормотать о правосудии.