Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

— Я тоже заметил историка на высоком насесте, — кивнул Празек. — Или, скорее, его мрачный взор. Он следит именно за нами? Не отводит глаз?

— Я склонен так думать, ибо ощущаю какую-то тяжесть. Даже палач в капюшоне оказывает милость, скрывая лицо. Да мы сейчас расщепимся надвое под суждением Райза Херата, что еще острее палаческой секиры.

Празек не собирался спорить. История — холодный судья. Он всматривался в черную воду внизу и чувствовал, что глубинам нельзя доверять. — Его сила разобьет нас в пыль, на мелкие щепки, — сказал он, сгорбившись при мысли об историке, следящем сверху.

— Река радостно примет наши жалкие останки.

Течения кружились, словно приглашая, но не было ничего дружелюбного в этих лукавых жестах. Празек встряхнулся. — Поцелуй равнодушия холоден, друг мой.

— Не вижу иных посулов, — пожал плечами Датенар. — Давай составим список наших судеб. Я начну. Наш владыка блуждает, скрытый блеклым саваном зимы, и не проявляет боевого рвения — погляди с любой башни, Празек, и увидишь сезон тоски, выровненные тяжелым снегом поля. Даже тени ослабли и поблекли, прижавшись к земле.

Празек хмыкнул, глаза не отрывались от черной воды внизу, рассудок лениво обдумывал насмешливое приглашение. — А консорт лежит, поглощенный святыми объятиями. Столь святыми, что ничего не видно. Лорд Драконус, вы тоже нас покинули.

— Да, есть наслаждение в слепоте.

Празек задумался и помотал головой. — Ты не осмеливаешься встретиться с Кедаспелой, друг, иначе так не говорил бы.

— Нет, иные паломничества не стоит даже начинать. Мне говорили, что выбранная им келья стала галереей безумия.

Празек фыркнул: — Никогда не проси художника разрисовывать личные покои. Рискуешь вызвать к жизни пейзажи, которых никто, ни за какие награды не захочет увидеть.

Датенар вздохнул: — Не согласен, друг. Любой холст показывает скрытый пейзаж.

— Это еще терпимо. Вот когда краска брызжет за края полотна, мы отскакиваем. Деревянная рама подобна тюремной решетке, и мы спокойны.

— Как может рисовать слепец?

— Без помех, полагаю. — Празек пренебрежительно повел рукой, словно сбрасывая тему в темные воды. — Итак, снова к списку. Сын Тьмы шагает по зимним дорогам, ища брата, который хочет быть ненайденным, Сюзерен пребывает в ночи до конца дней, забыв о существовании рассвета, пока мы охраняем мост, который никто не захочет пересечь. Где же береговая линия гражданской войны?

— Все еще далеко, — отвечал Датенар. — Ее зазубренные края видны на горизонтах. Лично я не могу изгнать из разума лагерь Хастов, где мертвецы спят лишенным тревог сном. Сознаюсь, не могу избавиться от зависти, охватившей мою душу в тот день.

Празек потер лицо, пальцы прошлись от глаз к бородке. Текущая под мостом вода как бы тянула его за кости. — Говорят, теперь никто не может переплыть Дорсан Рил. Она забирает любое дитя Тьмы вниз, на грудь. Не находят тел, а поверхность изгибается в вечно кривой ухмылке. Если зависть к павшим Хастам столь терзает тебя, друг, не могу предложить ободрения. Но я оплачу твой уход, как плакал бы над дражайшим братом.

— Как и я, если ты покинешь мою компанию.

— Ну ладно, — решил Празек. — Если мы не можем охранять мост, давай хотя бы беречь друг друга.

— Скромные обязанности. Я вижу — горизонты обступают нас.

— Но не так, чтобы разделить, надеюсь. — Празек выпрямился, отвернулся от реки и прислонился к парапету. — Проклинаю поэта! Проклинаю каждое слово и каждую прибыль, словами несомую! Так наживаться на презренной реальности!

Датенар фыркнул. — Бестолковая процессия, эта описанная тобой череда слов. Мы спотыкаемся в рытвинах. Но подумай о языке селян — о пире праздной простоты среди полей пожатых пустоты! Утречком будет снег иль дождь? Коленка болит, любимый? Не могу сказать, женушка! Ох, и почему, муженек? Любимая, описываемая тобою боль может иметь одно лишь значение и о! нынче утром я не могу отыскать его в пригоршне оставшихся слов.

— Хочешь, чтобы я хрюкал? — скривился Празек. — Умоляю.

— Пора бы, Празек. Каждый из нас похож на кабана, что роет корни в лесу.

— Леса нет.

— И кабана нет, — возразил Датенар. — Нет, мы застряли на мосту и смотрим на Цитадель. Ведь за нами следит историк! Давай же обсуждать природу языка и скажем: его сила процветает сложностью, превращая язык в тайную гавань. И сложность гарантирует разделение. Нам нужно обсудить важнейшие вопросы! Долой хрюкающих свиней!

— Я понимаю все, что ты сказал, — криво улыбнулся Празек. — И тем обнажаю свою привилегированность.