Сара Бреннан - Тропа ночи [litres]

Французский мальчишка окинул Эмброуза равнодушным взглядом. Эмброуз усмехнулся.

Когда Эмброуз шутил, она с трудом прятала улыбку. Слушала, когда он говорил о поэзии. Сбивчивым голосом спрашивала его мнения. Ни в коем случае не тянулась ему навстречу, только старалась.

Потому что мечтала о нем.

Интересно, какова Пруденс в смятении. Наверняка он это уже видел.

Они дошли до ярко раскрашенной двери отеля. Швейцар в униформе кинулся навстречу:

– Мадемуазель…

– Не ко времени. Недавно похоронили заживо и только что провели эмоциональный разговор, – шепнул ему Эмброуз и кинулся за Пруденс. Догнал ее у дверей, когда она уже коснулась ручки, украшенной крошечными звездами и арфами. – Пруденс, погоди!

Она резко обернулась:

– Я никогда не ждала жалости ни от кого из мужчин, кроме тебя. Попробуй понять, как мне это тяжело – знать, что ты не…

Он обхватил ладонями ее разъяренное лицо и сказал:

– Рядом с тобой мне снова хочется писать стихи.

Наступила тишина, такая глубокая, какой не было даже в царстве мертвых. Пруденс отвела от него темные глаза и прошептала:

– Что?

– В том, что касается любви, я тугодум, – признался Эмброуз. – Я отвернулся от тетушек и связался с плохой компанией. Меня заперли в доме, и я постепенно полюбил Сабрину. И всего несколько месяцев назад сам себе признался, что я ее люблю. А до этого нас всю жизнь учили, что мы, ведьмы и чародеи, не можем любить, мы не должны любить. И всю жизнь я неугомонно искал, чем бы еще занять себя вместо этого. Ничто так и не сгодилось.

Губы Пруденс дернулись.

– Ты что, признаешься мне в любви? Не надо. Если понадобится спасти Сабрину или одну из твоих тетушек, ты охотно возложишь меня на жертвенный алтарь.

– Может быть, – хмыкнул Эмброуз. – Я тебя не люблю. И ты меня не любишь. И если понадобится спасти одну из твоих сестер, ты охотно возложишь меня на жертвенный алтарь.

Пруденс улыбнулась, словно заметила кого-то из знакомых.

– Может быть.

– Если мы получше узнаем друг друга, – прошептал Эмброуз, – выбор станет трудным. Даже невозможным. Именно это я и сделал в Италии. Как говорят люди, я хочу получше узнать тебя. Я тебя не люблю. Пока еще.

Она дернулась, вырываясь из его рук, как недавно прилетавшая серебряная птичка.

– Итак. – Пруденс старательно копировала вопрос, который он задал ей перед Триумфальной аркой. – Я тебе нравлюсь? Я надевала свои лучшие платья. Приводила к твоим дверям самых соблазнительных подруг. Осыпала тебя богохульными комплиментами. Невозможно не заметить…

– Знаешь, а ведь я до сих пор и вправду не понимал…

– Потом я помогала отцу терзать тебя и твоих родных, посвятила себя возмездию, поклялась превратить свое сердце в камень – и теперь я тебе понравилась?

Эмброуз беспомощно пожал плечами:

– Говорят, я противоречив.

Пруденс открыла дверь в свой номер. За высоким полукруглым окном широко раскинулся город, ветерок шевелил занавеси над кроватью с балдахином. Эмброуз остался стоять. Он не хотел загонять ее в угол. Пусть, если хочет, снова захлопнет дверь у него перед носом.

Пруденс не захлопнула, и Эмброуз вошел за ней. Привлек ее к себе.

– Я тугодум, но рано или поздно доходит и до меня. Я не оценил тебя с первого взгляда, когда ты во всей красе пришла к моим дверям. Не разглядел тебя до самой глубины. А теперь вижу. Я искал по всему свету и так и не нашел того, кто более, чем ты, достоин любви.

Он всегда считал: если любовь придет, то это будет тот, кто сумеет приручить его буйное сердце. Но как же сладко и безумно обнаружить львицу, а не фазана.

Пруденс с трепетом вздохнула:

– У меня есть цель.

– И я ее поддерживаю, – сказал Эмброуз. – Ты мне нравишься. Нравится твой гордый, безжалостный поход отмщения. Я бы хотел в нем участвовать. Но решать тебе. Подумай об этом в ванне.

Он изобразил поклон и отступил к дверям. Выходя, услышал за спиной вздох Пруденс и обернулся на один прощальный взгляд. Дверь уже закрывалась, но еще не захлопнулась. И он успел увидеть, как на ветру танцуют занавеси, а Пруденс восторженно кружится посреди комнаты, прижав руки к груди. Она на миг сбросила защитные доспехи и разрешила себе миг счастья. Простого, молодого.

Эмброуз улыбнулся.

Поймал дверь за миг до того, как она закрылась.

– Прости, я вел себя точь-в-точь как Харви.

Пруденс замерла.

– Как ты смеешь произносить в моей комнате это имя?

– Ведьмы не привыкли любить, – сказал Эмброуз. – Вот я и пытался вести себя по-человечески. Хотя я лично нахожу человеческие манеры полной нелепостью. Скажи только слово – и я уйду. Но в Италии ты попросила меня остаться. А кровавую месть… дорогая, отложим до утра.