– Ты не можешь брать на себя ответственность за то, что творит она. Это не твоя вина.
– Всё равно я не могу уйти с вами.
– Возражения не принимаются.
– Я не могу! – закричала Пайпер. У неё не хватало сил противостоять разом и боли, и Д. – Если вы меня заберёте, я стану кричать и сообщу им, что вы задумали. Вы и на полметра от двери не отойдёте, как они нас схватят.
Часики Д. отсчитывали уже от тридцати, а сам Д. принялся шагать взад-вперёд и тянуть себя за волосы. Пайпер буквально чуяла, что его руки сами собой тянутся к сигарете – пальцы подрагивали, и он раз за разом подносил их ко рту, словно ожидая найти зажатую между ними папиросу.
– Она уже и мозги тебе промыла. Если ты позволишь мне забрать тебя отсюда, это дело поправимое.
– Нет, – что бы там ни было, Пайпер не желала больше никому навредить.
Д. сдулся на глазах и обречённо вздохнул. Бросившись к часам, он быстро отсоединил проволоку. Сдерживаемый гнев прорвался наружу.
– У нас нет тех ресурсов, что есть у неё. Каждый день она вымарывает ещё один вид, похищает ещё одного ребёнка, а мы вынуждены сидеть и смотреть. – Вдруг он с силой ударил по стене кулаком. – Что с нами будет?
– Мне очень жаль, – Пайпер горестно расплакалась.
Д. пропустил руку сквозь волосы, словно прочищая свои мысли.
– Это не твоя вина. Я опоздал. Я должен был исхитриться и подобраться к тебе раньше. – Он собрал свои пожитки и бестолково запихал в рюкзак.
Пайпер не знала, что сказать. Вина и боль были запредельными. Когда Д. уложил последние инструменты, он подобрал льняной платочек Бетти и расправил в руках. Его пальцы медленно скользнули по крошечной вышитой синими нитками птичке.
– Я вернусь за тобой, Пайпер, – в глазах Д. читалась стальная решимость. Он осторожно положил платок в карман на груди, поближе к сердцу. Затем он начал медленно истаивать, а вскоре вовсе исчез. Комната казалась пустой, но голос Д. прозвучал совсем близко:
– Я что-нибудь придумаю.
После того как Д. окончательно ушёл, Пайпер осталась наедине с Себастьяном и чудовищной болью. В самые тёмные часы ночи она отважно вела свою безмолвную битву. Её дыхание было коротким и прерывистым, и Себастьян придвинулся поближе.
– Я больше не могу… – шепнула Себастьяну Пайпер. Она хотела извиниться перед Себастьяном за то, что не сумела спасти его, но так ослабела, что не могла говорить. Себастьян увидел, как обмякло её тело. Вне себя от волнения он принялся подпрыгивать, но Пайпер по-прежнему молчала и даже не шевелилась. Широко открыв рот, он запел – и не скрипучим голосом сверчка, а глубоким и богатым оперным тенором:
– И я встречал приход зари.
Голос у Себастьяна был необычайнейший, и веки Пайпер дрогнули, глаза открылись, и девочка с трудом сфокусировала взгляд на маленьком чёрном сверчке, поющем от всего своего сердца.
Беспечно провожал дней теченье,
В весёлой игре искал развлеченья.
Я жил, лишь песнь любви напевая
И сердца музыку исполняя…
Мелодия наполнила все концы комнаты, а затем полилась вовне через вентиляционную шахту и вскоре обежала все помещения У.Р.О.Т.
В лаборатории серебристый жираф приподнял голову, прислушиваясь к музыке. Вытянув длинную шею, он прижал ухо прямо к вентиляционному отверстию в потолке и ловил каждую ноту. Красная роза, растерявшая свой враждебный задор, перестала кашлять, чтобы послушать музыку.
В университетском отделе безопасности сработали датчики и оповестили агента Агента о звуковой угрозе. Он немедленно включил беззвучную сигнализацию и потянулся к телефону.
– Доктор Хуллиган? Да. Возникла ещё одна чрезвычайная ситуация.
После всего, что произошло этим вечером, никто на тринадцатом уровне не мог заснуть. Музыка пролилась в коридор жилой зоны, и дети сели в своих кроватях, зачарованно слушая.
– Танцуя, играя светлым днём,
Я радостью исполнен и огнём.
Лили как была, в ночной сорочке, вышла в коридор, словно заворожённая. Вскоре к ней присоединились и остальные.
– Откуда это?
– Как прекрасно.
– Это сверчок, – без обиняков сообщил Конрад.
– Эти звуки издаёт крохотный сверчок?!
– Они живут под половицами оперных театров, – Конрад безразлично дёрнул плечом и пошёл в кровать. Ему не хотелось быть со всеми. Он не мог смотреть им в глаза.
Мой голос – он свободен,
Взмывая ввысь из этих стен,
Но мне никак не вырваться прочь,
Ведь тело не взлетит, как песни плач.
Читать дальше