Майкл Мэннинг: Война Бог-Камня

— Наверное, здорово, когда можешь положить свои страхи в коробку, и так просто их изучить.

— У нас с тобой разные определения слова «риск», дорогая, но всё обернулось к лучшему. Давай не будем портить этот вечер, — добавил я.

Через неё прошёл неуловимый вихрь эмоций. Я видел его по её ауре, и по лёгким движениям её губ и глаз.

— Ты прав. Я устала, и в последнее время всё беспокоит меня больше, чем следует, — говорила она и, казалось, почти видимым образом проецировала искренность. Если бы в комнате был Маркус, то он сказал бы, что она «переигрывает».

Шагнув вперёд, я начал было обнимать её, но Пенни уклонилась от меня:

— Давай я сперва пойду уберу это стекло. Оно меня очень беспокоит, — сказала она. Я неуклюже остановился, наполовину разведя руки, в то время как она развернулась, и вышла из комнаты, направившись чулан с мётлами.

Сев на кровать, я начал пересматривать у себя в голове последние несколько минут, одновременно следя за её передвижением своим магическим взором. Она взяла метлу, и теперь сметала осколки висевшего над камином зеркала. Миг спустя она остановилась, и опёрлась на метлу. Вздрагивание её плеч сказало мне, что она плакала, и я перестал за ней следить. Наблюдение лишь расстроило бы меня ещё больше. «Почему она так расстроилась?»

Дело было не в несчастном случае. За последние несколько лет она справлялась и со случаями похуже. Это было лишь стимулом и отговоркой. Возможно, дело было в зеркале, хотя это не имело особого смысла. Я был одним из богатейших людей в Лосайоне. Я легко мог купить её другое зеркало. Где она вообще взяла это зеркало? Этот вопрос немного покатался у меня в голове, прежде чем ответ напрыгнул на меня подобно ждущей в засаде камышовой кошке… «её мать. Это зеркало было одной из немногих вещей, которые у неё остались от её матери», — осознал я.

Вскочив, я поймал её у двери в кухне. Та выходила в наш маленький сад, и была нашим самым предпочитаемым выходом, через который мы ходили к мусорной куче. Куски стекла она собрала в тяжёлую кучу на куске ткани. Я остановил её, встав у неё на пути, пока она пыталась дойти до двери.

— Подожди, дай их мне, — сказал я.

Её щёки уже высохли, когда она подняла на меня взгляд:

— Морт, пропусти. Мне нужно это выбросить.

— Это было зеркало твоей матери. Я только что наконец вспомнил об этом. Дай его мне, и я попробую его починить.

— На это уйдёт вечность, даже у тебя. Оно раскололось на тысячу маленьких осколков. Ты никогда не соберёшь их все вместе. Просто дай мне его выбросить. Ты не виноват, — разумно сказала она. Хотя она и пыталась это скрыть, в её взгляде сверкнула надежда.

Я потащил свёрток у неё из рук, и оно особо не сопротивлялась.

— Возможно, есть какой-то способ. Дай мне время подумать. Ладно? — сказал я, обняв её за плечо правой рукой, и ощутил, как она расслабилась, привалившись ко мне. Её собственная рука дрожала, обхватив меня за пояс.

— Ладно, — наконец сказала Пенни. — Если тебеот этого станет лучше, — добавила она с намёком на веселье в голосе.

— Да — я думаю, что станет. Ты же знаешь, насколько я ужасно сентиментален, когда речь идёт о таких вещах, — ответил я, подмигнув ей.

Ужин подали в обычное время, но сегодня донжон полнился суетой повышенной активности, и в воздухе витало чувство радости. Поскольку патруль вернулся, это значило, что двести отсутствовавших шесть месяцев человек снова были дома. Из-за множества случившихся по возвращении солдат к их жёнам и детям семейных воссоединений стало казаться, что наступил какой-то праздник — и, на самом деле, обслуга замка именно так к этому и относилась. Несколько свиней было зарезано, а мои лесники ещё и оленя подстрелили. Пир этим вечером обещал быть исключительным.

Пенелопа стояла рядом со мной, ослепительная в своей красоте. Она не пожалела усилий в своих приготовлениях. За два часа до ужина мы вернулись в наши номинальные покои — часть замка, где мы якобы жили. Детей собрала наша няня, Лилли, и они теперь наслаждались ужином в отдельном зале, вместе с остальными детьми Замка Камерон. Обычно мы завтракали и обедали всей семьёй, но вечерняя трапеза была более формальным событием.

Стоявшая рядом со мной женщина выглядела Графиней до мозга костей, и я всё ещё дивился своей удаче, благодаря которой я на ней женился. Этим вечером она носила простое зелёное платье, но дьявол крылся в деталях, или, в этом случае — в штрихах. Подол и рукава были тонко вышиты узором из тёмных листьев, которые соответствовали листьям на поясе из золотой ткани, дважды охватывавшем её талию на разной высоте. Общий эффект подчёркивал её фигуру, и показывая её врождённые изгибы. Изумрудные серьги и кулон, которые она носила, были изящными, но лишь подчёркивали тот факт, что их носительница была на самом деле красивее, чем её украшения.