Грин Элис - Алмарэн

— Я и впрямь надеюсь, — серое тело опустилось на дно грязной ямы, — что мы еще встретимся с тобой. Передай привет моим родителям, если увидишь.

И засыпал могилу землей.

В пещере меня ждало нечто удивительное. Алма в форме человека сидела на моем месте у огня, укутанная в одеяла. Ее нежный взгляд был опущен вниз, на ребенка, который только-только замолчал, и, скорее всего, спал.

Я поставил у входа оружие, снял мокрую одежду и присоединился у огня к ней.

— Я думал, раз Кай объявился, ты пока не будешь принимать человеческий вид.

Мне даже сначала показалось, что она меня не услышала. Все мысли Алмы были заняты воркованием над спасенышем.

— Кусок его плоти валяется на той поляне. И пробито крыло. Он будет очень долго восстанавливаться.

Голос был куда спокойнее, чем должен быть. Даже лицо, и то, выражало безмятежность. Я что, тут один переживаю за наши жизни?

Невзначай мой взгляд упал на ребенка.

Мы ведь так и не осмотрели его.

— Алма, мне нужно проверить наличие ран. Давай его сюда.

Очень нехотя, она передала сверток мне, и я раскрыл его рядом с собой. Малышу это очень не понравилось, и он тут же закряхтел, а потом и заорал. Точнее, она.

— Это девочка, — улыбнулся я, — скорее всего ей около двух лет. Может чуть меньше. Да все-все, заворачиваю обратно, не плачь.

Как только кокон снова был образован, Алма снова отобрала ее у меня, и, как ни странно, ребенок успокоился.

— Она тоже любит чудовищ, как я, — Алма усмехнулась и вдруг, буквально впервые за последнее время, обратилась ко мне.

— Как думаешь ее назвать?

До меня не сразу дошел смысл ее слов.

— В смысле назвать? Алма, у нее уже есть имя. И наверняка есть семья!

Жена покачала головой и сильнее прижала к себе ребенка.

— Ее семью только что сожрал мой несостоявшийся возлюбленный. Она останется со мной. Та женщина, ее мать, наверняка хотела, чтобы ее защитили. Она умерла, спасая ее.

Ох, глупое чудовище!

— А бабушка? Дедушка? Тетя. Она должна быть с семьей, как ты не понимаешь! Так принято у людей.

Мне показалось, она меня сейчас за эти слова задушит.

— Она останется со мной!

— Нет, Алма! Если мое слово имеет хоть какой-то вес в этой пещере, то она вернется домой!

Восемь лет спустя.

— Пап, а оленьи глаза съедобны? — девочка палкой тыкала в труп оленя, которого я собирался разделывать, и как раз точил ножи, пока она приставала ко мне.

— Я не знаю. Спроси у мамы.

Теперь палка тыкнула в бок мне.

— Ты же знаешь, что ее тут нет! Так съедобны или нет!?

Серые глаза уставились в меня. Еще так нахмурилась, как злая лисица. На лису, она, кстати, и впрямь была похожа. Такая же рыженькая, шустрая и неугомонная.

— Мари, — я бросил ножи, — я не знаю. Давай их сварим, ты их съешь, и мы поймем, съедобны они или нет.

Как всегда, на любой рискованный эксперимент, она соглашалась с удовольствием.

— А давай! Ух, как я хочу попробовать глаза!

Немного отступим от сегодняшнего солнечного дня, и расскажем вкратце эти восемь лет.

Я честно начал искать ее родню сразу, как мы повздорили с Алмой в пещере. Обошел весь город, спрашивая знакомых о том, не видел ли кто молодую пару с маленькой дочкой. Но мне никто ничего не отвечал. Только в порту, один приятель-моряк мне сообщил, что этот в город перебралась одна из семей, пару недель приплыли на корабле и остановились в гостинице. А уже там мне сказали, что они жили тут одни, и сегодня выселились. Где их вещи или родственники, я не выяснил. Но одно знал точно — нельзя оставлять ребенка расти в пещере! Ей нужны такие же люди, как и она, чтобы расти и общаться.

Было еще одно логичное решение — приют. Но зайдя туда, и увидев босых и голодных ребятишек, я это решение тут же отбросил. Еще не факт, что ее заберут, и возможно, она так и вырастет в бедности и голоде.

Тогда пришлось признать — сейчас ее бросать нельзя.

И когда вернулся в пещеру, радостная Алма мне заявила — ее будут звать Мари. От последних двух букв ее имени, одной моей, и последней для красоты, потому что «Марэ» звучало не так красиво.

Да и вообще моя возлюбленная преобразилась, как только у нас появилась Мари. Постоянно улыбалась, читала человеческие книги по уходы за детьми, искала сказки. Шила вместе со мной ей вещи, полюбила ходить в город за молоком и кашами.

— Я понимаю ту женщину, — как-то прошептала она мне на ухо, когда мы вдвоем лежали голые у огня, — я бы тоже умерла за своего ребенка.

Потихоньку, вслед за ней, и я начал привязываться к этой рыжеволосой девочке. Особенно когда она вставала и постоянно падала, я ловил ее. Или когда укладывал спать, во время облетов Алмы. Кай так больше и не появился ни разу. У мужчин любовь к детям, наверное, наступает не сразу. Но когда она вдруг сказала «папа», я забылся и сунул руку в огонь вместе с кастрюлей.