Анатолий Нейтак - Эмиссар - Трансформация [СИ]

— Говори!

На этот раз боль пришла не вышибающим слёзы разрядом, а пологой горкой. Клеймо как будто начало греться, и несколько первых бун это не казалось чем-то страшным. Но не прошло и половины нохх, как Сорх снова невольно задёргался в незримых путах. Невольно и бесполезно. А жар в плече, стекающий к скрючившимся пальцам, лижущий голодными языками грудь, шею и живот — этот проклятый жар становился всё сильнее и сильнее, до нестерпимого…

“Я же остановил сердце! Почему я ещё жив?!”

Словно в ответ на этот отчаянный вопль разум Объедка заволокло прохладной тьмой.

“Похоже, зря все считают, что вечные льды — это очень страшно. Ничего такого на самом деле. Просто отдых… просто тишина…”

Несколько жгучих искр там, внизу. Далёкий шелест, похожий на чей-то голос. Пустота.

…и снова голос… точнее, голоса. Чужие. Уже не шелестящие, просто какие-то плоские, твёрдые, с угловатыми краями.

— …предпосылок.

— То есть клеймёный мерзавец здоров?

— Совершенно. Даже обычного набора зачаточных болячек не имеет, как ни странно. Имеет он лишь остатки одномоментно и качественно залеченных болячек.

— Понимаю. Значит, он ещё и целительством балуется?

— Вряд ли это его работа. Молод он для… “баловства” такого уровня.

“Вытащили, — окончательно осознал Сорх. — Не дали подохнуть. Жаль…”.

— Ладно. Так всё-таки, почему у него встало сердце?

— Спросите у него, мастер. Я не знаю.

— О! А он снова в сознании?

— В полном.

— Ну что, клеймёный, почему у тебя сердце вставало?

Сорх облизал губы. При целителе снова провернуть использованный трюк не получится…

Но трюков ведь много. Можно угробить себя и другими способами. В том числе куда более радикальными. На самый-самый крайний случай Ниллима показывала специально разработанную медитативную фигуру, воздействующую уже не на сердце, а на мозг, — то самое окончательное решение, после принятия которого уж точно не воскресят. Как бы ни старались.

Или воскресят? На что здешний целитель способен — это ведь ещё не известно…

— Молчишь?

— А ты сам догадаться не можешь? — голос оказался хриплым (после недолгих, но громких воплей) и слабым. Ну что ж — смерть, даже временная, почти не настоящая, даром не проходит.

— Смотри, заговорил.

— Не хочу я с тобой говорить.

— То есть ты, как положено исполненному доблести, — хмыкнул названный мастером, — предпочитаешь сдохнуть, но с врагом не общаться?

— Ты не враг. Ты дурак.

— Не забывайся, смесок!

— Угу. С врагом-то я бы поговорил. А вот с дураком…

— Дерзишь. Но всё же разговариваешь.

— Имею смутную надежду, “мастер”, что дурак ты благонамеренный и не безнадёжный.

— Так. Довольно! Я, как-никак, твой начальник по праву! Ты…

Сорх фыркнул, перебивая:

— Чушь.

— Это почему ещё?

— Потому что мой непосредственный начальник — Ниллима. Чуть повыше — лан сарье Зарм Хоррев, которого я поблизости не чую, кстати. А ты мне не начальник, ты просто прыщ на ровном месте. Не удосужившийся даже представиться, лишивший меня свободы и учинивший на диво непрофессиональный допрос с помощью раздобытого где-то Теневого Тавро Лабиринта.

— Так-так. И откуда же тебе, смесок, известно, чем профессиональный допрос отличается от непрофессионального? Э?

Сорх снова фыркнул — но ничего не ответил.

— Так. Похоже, ты намекаешь, что у тебя есть ещё начальник, и зовут этого начальника Фарго Кривоплёт. — Молчание. Затем нетерпеливо-раздражённое, — Я прав?

— А если да? Как изворачиваться станешь, онгролом?

— Я не собираюсь “изворачиваться” и оправдываться. Ещё чего не хватало!

— Угу. Диагноз можно уточнить: не просто болван, но благородный болван.

Вопреки ожиданиям, мастер хихикнул. Да и от целителя, стоящего неподалёку, повеяло чем-то этаким… насмешливым.

— Ты бы всё-таки глянул на меня, смесок. А то чушь порешь.

Сорх послушался. И не удержался: выдал лицом и ушами удивление.

— Не ожидал увидеть харава, э?

— Нет, — признался пленник. Мастер разулыбался шире прежнего, но от последовавших слов улыбка его безвозвратно померкла. — Надо было мне верить учителю, когда она говорила, что раса мало что значит. Можно родиться благородным, но при этом выказать себя приличным разумным. А можно, имея происхождение низкое, словом и делом доказать, что достоин лучшего. Можно, конечно, и не доказать. Проявить себя, как сущее тупорылое гнильё.

— Ты опять за своё?!

Издав губами неприличный звук, Сорх снова закрыл глаза. И захрипел, когда клеймо принялось выкручивать его тело, словно деловитая прачка — прополосканное бельё.