Анатолий Нейтак - Эмиссар - Трансформация [СИ]

Впрочем, этого он ждал.

Короткое усилие воли останавливает сердце. Предупреждающий возглас целителя. Чужое заклятье пронзает грудь, пытаясь запустить сердце снова, причиняя боль, — впрочем, на фоне боли от клейма почти незаметную. Но воля полукровки крепка, по крайней мере, пока сознание не успело погаснуть, и живой насос, трепыхнувшийся под разрядом, снова замер без движения.

Ещё один разряд. И ещё один. И ещё.

Без толку.

— Он умирает!

— Что, по своей воле?

— Похоже, что так. Но я не ощущаю чар! Воздействие словно идёт изнутри.

— Блокируй!

— Бессмысленно. Мой блок точно так же приведёт к остановке сердца.

— Проклятье! Что за упёртый мерзавец…

Клеймо остыло, затаилось на время. Подступила прохладная тьма, сулящая отдых.

— Эй, смесок. Кончай умирать. Поговорим спокойно.

— Меня зовут Сорх, — сообщил полукровка сиплым шёпотом. И утонул в могучем приливе беспамятства… предчувствуя, что долгим оно не станет.

Так и вышло. Оставшееся без руководства разума, тело подчинилось целителю. Не пожелав умереть, оно вернулось к жизни с упрямством, достойным лучшего применения.

— Очнулся? — мастер-харав. Ответ целителя спокоен, но таит скрытое недовольство:

— Да.

— Так. Ты действительно один из ушей Кривоплёта?

— Не вижу причин отрицать, — просипел Сорх.

— Доносчик, значит, — мастер сказал, как сплюнул. — Небось, в первую голову за своим учителем приглядываешь? За Ниллимой?

— Приглядываю. Но Фарго не доношу.

— Врёшь!

Полукровка открыл налитые кровью глаза и вперил взгляд в харава.

— Не соблаговолишь ли объяснить, многоуважаемый, из каких соображений я счёл нужным сообщить тебе подобную ложь?

Мастер аж опешил.

“Смотри-ка, а метод переключений действительно работает! Не только в игре, но и…”

— Откуда мне-то знать, каковы твои соображения?

— Ну что ж, — сказал Сорх. — Объясню кое-что, раз сам не понимаешь и не можешь выбить правду по причине неумения вести допрос. Мне не особо повезло с родителями и с назначенным учителем. Я не понаслышке знаю, что это такое — пресмыкаться … что такое — подслушивать, подглядывать, вынюхивать. Знаю, каково доносить и жрать объедки в награду за доносительство. Ты — харав, не благородный, но вряд ли ты знаешь то же, что я…

— К чему ты клонишь?

— Не сметь перебивать меня! — заорал Объедок. Без того надсаженное горло словно ножом полоснули… но и мастер, и тихо стоящий рядом целитель вздрогнули. Сорх оскалился. А затем тоном, более подходящим для ни к чему не обязывающей застольной беседы, разве что излишне хриплым (надорвал всё-таки!) — продолжил:

— Итак, на чём я остановился? Ну да. Так вот, милейший: Ниллима — первая, кто видит во мне не поганого смеска, а разумного и надёжного союзника. Ученика. Последователя. Она первая на моей памяти, для кого содержание много важнее формы. Она научила меня многому, но более всего я благодарен ей за то, что она меня научила себя уважать. Помогла доказать, прежде всего себе, что на то есть причины. И я скорее сдохну, чем предам её. Или себя, каким я стал… что, в сущности, равнозначно. Хоть перед Фарго, хоть перед тобой, да хоть бы и перед самим Предтечей. Я понятно выражаюсь? Или разжевать?

Мастер и целитель переглянулись. Последний медленно покачал головой. Мастер пожал плечами. Не глядя, взмахнул рукой — не той, в которой держал Теневое Тавро, свободной. И от этого взмаха искра сознания в Сорхе погасла.

Впервые за марог — не по его желанию.

Уэрн

Она понемногу приходила в себя. Учащались пульс и дыхание, уходила с лица нездоровая бледность, вот-вот должны были дрогнуть веки.

Между ним и ею успокаивающе мерцали три разнородных щита. Грудь грел хороший защитный амулет, в полной готовности пребывали тяжи, связующие волю с той Силой, что скопил анморгиз, а руку весомо, успокаивающе оттягивало Тавро. На самый крайний случай оставался запретный Прямой Доступ, риски которого он снизил особым, лично и долго подбиравшимся страховочным кругом.

И всё равно он не ощущал полной уверенности. Уж себе-то можно сознаться… нужно.

Машир по имени Ниллима — распятая и (пока что) беспамятная, клеймёная, старательно ослабленная при помощи смеси добавленных прямо в кровь алхимических транквилизаторов — оставалась для него сплошной загадкой. Причём того сорта, который вызывает не столько интерес, сколько страх.

Момент, когда она очнулась, Уэрн заметил сразу. Глубокий, до самого донышка лёгких, резкий вдох. Сердце, без видимых причин зачастившее на грани разрыва. Распахнувшиеся глаза…