Коллектив авторов - Темная вода

Сайлас никогда не видел, чтобы Каспиан так обхаживал хоть кого-то, а Каспиану случалось встречать на жизненном пути царей и рок-звёзд. И ни перед кем он не стелился.

А тут — паршивый старикашка, длинный, тощий, лысый и не очень чистый. Бессмертный, правда, но почему этот факт должен удивлять Каспиана? Он что, Бессмертных никогда не видел?

Фу-ты, ну-ты. И пивка подливает, и улыбается чуть ли не заискивающе, и слушает с открытым ртом. Может, на великого мудреца напоролся? На брата иногда находила охота поболтать с кем-нибудь, у кого ум на сторону свёрнутый.

Сайлас прислушался, напрягая острый свой звериный слух. Выделил из гомона вечернего бара монотонно-скрипучий голосок. Прожёвывая каждую вторую букву, старикашка плёл что-то о деньках своей юности, воткнув в стойку острые локти. Обычный бред, до которого охочи все старые пердуны, если есть свободные уши. Надо ли удивляться, что его всё-таки кто-то пристукнул в старости — кто способен выносить этот глупый скрежет дольше пяти минут?

Каспиан, видимо, мог. Но зачем?

Может, он хочет старикашку подпоить и снести ему голову по-тихому, чтобы тот даже сообразить ничего не успел? А что, вполне в духе умного братца.

Успокоившись этой мыслью, Сайлас заказал себе водки и стал ждать, пока Каспиан наговорится. Подходить и включаться в беседу он не желал, поскольку засранные мозги ему, в отличие от Каспиана, жизненная сила старикашки не компенсирует. Он успел трижды повторить заказ, пока, наконец, старикашка не засобирался. Краем глаза Сайлас отметил, что за выпивку расплатился Каспиан. Собутыльники расшаркались, будто на дворцовом приёме, и дедок бодрым шагом покинул бар. Каспиан остался сидеть. И не пошёл догонять через минутку, как было бы по понятиям. Сидел себе, перекатывал в стакане остатки пива. Задумчивый такой, грустный. Бледный даже.

Сайлас взял свою стопку и протолкался к стойке.

— Что, братец, старость надо уважать? — ехидно спросил он, ничуть не сомневавшийся, что его давно заметили и срисовали.

Каспиан, не оборачиваясь, ответил так, что зародившиеся было сомнения в его душевном здоровье расточились бесследно.

— Так чего ты ему башку не срубил? — удивился Сайлас.

Каспиан выматерился ещё раз.

— Четыре раза, — выплюнул он вместе с измочаленной зубочисткой.

— Что — четыре раза? — не понял Сайлас.

— Рубил голову. Четыре раза. За себя, за тебя и за Кроноса с Митосом, чтобы мало не было. Здесь же, на заднем дворе.

Сайлас забыл вылить водку в пасть, и брат с успехом проделал это за него. И влил, разумеется, не Сайласу. Но тот не заметил.

— Брешешь! Так не бывает! Он же Бессмертный!

— Ещё и какой, — ухмыльнулся Каспиан, слегка расслабившись. — Никакой Передачи и в помине. Голову подбирает, сука, на место привинчивает и хихикает. Пробуй, мол, добрый молодец, ещё. А потом, говорит, я пробовать буду. Но что-то мне не захотелось, чтоб он пробовал. Вот мировую и выставил. Фу, до сих пор не по себе.

Сайлас машинально кивнул бармену на свой пустой стакан.

— Ну дела, — протянул он. — Слушай, а ты у него под пивко не выведал, как такое можно и себе устроить? С многоразовой головой?

— Какое там, — махнул рукой Каспиан. — Спрашивал, конечно, со всех сторон подъезжал.

— А он?

— Говнюк старый. Сказки мне рассказывал. Утки какие-то, зайцы с яйцами… Два часа голову морочил, представляешь?! Знал бы как, угрохал бы урода.

— Выясним, — убеждённо сказал Сайлас. — И не таких угрохивали, братишка. Земля маленькая, ещё встретимся.

— Ещё встретимся, — повторил Каспиан тепло и вдруг положил ладонь Сайласу на плечо. Сжал, словно благодаря за поддержку.

Расчувствовавшийся Сайлас накрыл его руку своей.

Хрен с ним со всем. Ведь никакая неотрубаемая голова не заменит руки брата на плече.

Саймон Фишер поставил свою подпись на последней странице последней работы. Курсовые «своих» бакалавров он проверять закончил. Не самый худший способ заработать на жизнь. Тем не менее его радовало, что до начала следующего семестра студенческих работ смотреть не придётся.

Его собственная диссертация ещё ждала оценки, и, вероятно, пройдёт несколько недель, прежде чем комитет решит, достаточно ли она хороша, чтобы быть допущенной к защите. А поскольку повлиять на решение комиссии он не мог, то надеялся, что впереди двадцать блаженных дней, когда он будет пить пиво, читать хорошую книгу или просто отоспится, вообще ничего толком не делая.