Джон Толкин - Товарищество Кольца

Это было неожиданно и несколько затруднительно. Раздались редкие отрывочные аплодисменты, но большинство старалось усвоить услышанное и понять, в чем суть комплимента.

— Во-вторых, чтобы отметить свой день рождения.

Вновь приветственные крики.

— Вернее, наш день рождения. Потому что это также день рождения моего племянника, приемного сына и наследника Фродо. Он вступил в возраст и в права наследования. — Несколько осторожных хлопков старших хоббитов; несколько громких выкриков «Фродо! Фродо! Веселый старина Фродо!» младших. Сэквил-Бэггинсы нахмурились и задумались, что же означает «вступил в права наследования».

— Если сложить наши годы, получится сто сорок четыре. Собравшиеся за этим столом подобраны так, чтобы в сумме тоже составить один гросс, если можно так выразиться.

Молчание. Это уже не комплимент. Многие гости, особенно Сэквил-Бэггинсы, были оскорблены, чувствуя, что их пригласили только для ровного счета. «Один гросс. Что за вульгарное выражение!»

— Если мне будет позволено сослаться на древнюю историю, этот день также годовщина моего прибытия на бочке в город Эсгарот на Долгом озере; но в тот момент я забыл о том, что это день моего рождения. Тогда мне исполнилось всего пятьдесят один и день рождения не казался значительным событием. Банкет был великолепен, хотя я так замерз, что мог сказать только «польшое спасипо». Теперь могу произнести правильно: большое спасибо всем пришедшим на мой скромный прием.

Упорное молчание. Все опасались, что теперь неизбежны песня и стихи; но гости уже соскучились. Почему он не перестанет болтать и не даст им возможность заняться едой и питьем? Но Бильбо не пел и, похоже, стихи читать не собирался. Он немного помолчал.

— В-третьих, и это последнее, — сказал он, — я хочу сделать объявление.

Последнее слово он произнес так громко и резко, что все, кто еще мог, распрямились.

— Мне не хочется этого говорить: как я уже сказал, сто одиннадцать лет — слишком короткий срок для жизни с вами, — но это КОНЕЦ. Я ухожу. Я покидаю вас немедленно. ПРОЩАЙТЕ!

Он сошел со стула и исчез. Вспышка яркого пламени — на мгновение все гости ослепли. А когда открыли глаза, Бильбо нигде не было видно. Сто сорок четыре изумленных хоббита сидели молча. Праудфут убрал ноги со стола и топнул. Затем наступила мертвая тишина, пока вдруг, после нескольких глубоких вздохов, каждый Бэггинс, Боффин, Тук, Брендибак, Грабб, Чабб, Берроуз, Болджер, Брейсгирдль, Брокхауз, Гудбоди, Хорнблауэр и Праудфут не заговорили одновременно.

Пришли к единодушному мнению, что шутка очень дурного вкуса и необходимо еще много еды и питья, чтобы загладить шок и раздражение. «Он сошел с ума, я всегда это говорил» — таково было наиболее популярное высказывание. Даже Туки (за немногими исключениями) решили, что поведение Бильбо абсурдно. В тот момент все считали, что его исчезновение всего лишь глупая выходка.

Но старый Рори Брендибак не был так уж в этом уверен. Ни возраст, ни роскошный обед не затуманили его рассудка, и он сказал своей невестке Эсмеральде:

— Что-то в этом есть подозрительное, моя дорогая! Мне кажется, этот безумец Бэггинс опять ушел. Но о чем беспокоиться? Ведь еду он с собой не забрал. — И Рори громко попросил Фродо еще раз пустить по кругу кубок с вином.

Фродо единственный из присутствующих ничего не сказал. Некоторое время он молча сидел рядом с пустым стулом Бильбо и не обращал внимания на замечания и вопросы. Он, конечно, наслаждался шуткой, хотя и знал о ней заранее. Ему трудно было удержаться от смеха при виде негодования и удивления гостей. Но в то же время он был глубоко обеспокоен: он неожиданно понял, что очень любит старого хоббита. Большинство гостей продолжало есть, пить и обсуждать странности Бильбо Бэггинса, прошлые и настоящие; но гнев Сэквил-Бэггинсов все возрастал. Фродо не хотел больше оставаться на приеме. Он приказал принести еще еды и вина, затем поднялся, молча выпил за здоровье Бильбо и выскользнул из павильона.

Что касается Бильбо Бэггинса, то, произнося свою речь, он нащупал в кармане золотое кольцо — волшебное кольцо, которое много лет хранил в тайне. Сойдя со стула, он надел его на палец, и хоббиты Хоббитона больше никогда не видели Бильбо.

Бильбо быстро прошел к своей норе, постоял недолго, с улыбкой прислушиваясь к гулу в павильоне и к звукам веселья в других частях поля. Потом вошел к себе. Снял праздничный наряд, свернул и запаковал в бумагу расшитый шелковый костюм, отложил его в сторону. Затем быстро облачился в старую одежду, закрепил на талии поношенный кожаный пояс. На него повесил короткий меч в ножнах из черной кожи, тоже, конечно, не новых. Из запиравшегося на ключ сундука, пропахшего камфарными шариками, извлек старый плащ с капюшоном. Плащ хранился так, словно представлял большую ценность, хотя был заплатан и настолько выцвел, что трудно было определить его первоначальный цвет, вероятно темно-зеленый. Плащ оказался ему великоват. Затем Бильбо прошел в свой кабинет и достал из запертого сейфа сверток, замотанный в старое тряпье, и рукопись в кожаном переплете; достал также большой конверт. Книгу и сверток он сунул в лежавший тут же дорожный мешок, почти доверху заполненный. В конверт положил кольцо на золотой цепочке, запечатал и адресовал Фродо. Сначала положил конверт на камин, но затем вдруг передумал и сунул в карман. В это мгновение открылась дверь и быстро вошел Гэндалф.