Джон Толкин - Дружество Кольца

Это повествование складывалось постепенно, пока не превратилось в историю Великой Войны Кольца — причем охватывает оно не только свое время, но и другие времена, ему предшествовавшие. Идея возникла вскоре после того, как был написан «Хоббит», опубликованный в 1937 году; но воплощать ее я не спешил, ибо желал прежде завершить и придать стройный, упорядоченный вид мифологии Древних Дней, которая в течение уже нескольких лет стремилась обрести законченную форму. Завершить работу над мифологией мне хотелось ради собственного удовлетворения — надежды заинтересовать этим сводом преданий кого-либо еще было мало, тем паче что истоки моей мифологии лежали в лингвистике и что создавалась она, дабы обеспечить «необходимый фон» для истории эльфийских языков.

Когда же мой мифологический свод обрел наконец надлежащую форму, выяснилось, что надежда на интерес к нему «со стороны» не просто мала, но мала ничтожно; и потому, прислушавшись к советам тех, чье мнение было для меня значимо, я вернулся к продолжению «Хоббита» — вдобавок и читательские письма изобиловали просьбами поведать больше о хоббитах и обо всем, что с ними связано. Однако прямого продолжения «Хоббита» не получалось: сюжет настойчиво уводил в мир более древний и суровый, превращаясь в легенду о закате и гибели этого мира (так уж вышло, что гибель мироздания была описана ранее его возникновения). Разумеется, на «Хоббита» я все же опирался — ведь там упоминались Элронд, Гондолин, Вышние эльфы и орки; а еще встречались своего рода «невольные воспоминания», скрытые под личиной обыденности, повседневности: к подобным «воспоминаниям» относятся образы Дарина, Гэндальфа и Некроманта, равно как и упоминания о Мории и о Кольце. Осознав важность этих «воспоминаний» и неразрывную их связь с событиями давно минувших дней, я «открыл для себя» Третью эпоху, кульминацией которой стала Война Кольца.

В конечном счете те, кто просил подробнее рассказать о хоббитах, получили желаемое. Правда, им пришлось подождать — и довольно долго: «Властелин Колец» создавался с 1936-го по 1949 год и писался урывками, в промежутках между выполнением обязанностей, коими я не мог пренебречь; к тому же меня часто отвлекали другие, профессиональные интересы. Вдобавок в 1939 году, как все помнят, началась война — а я к тому времени не добрался и до конца первой книги. Впрочем, несмотря на тяготы военной поры, я продолжал писать, в основном по ночам, и мало-помалу дошел вместе со своими героями до могилы Балина в копях Мории. Дошел — и остановился. Лишь почти год спустя я продолжил путь и к концу 1941 года побывал в Лотлориэне и достиг Великой Реки. На следующий год у меня сложился вчерне план третьей книги; кроме того, я набросал начало глав 1 и 3 книги пятой. В Анориене вспыхнули сигнальные костры, Тейоден вступил в Теснину — и тут я вновь остановился: «запас» предвидения иссяк, а предаваться размышлениям и прикидывать, что могло бы быть дальше, было некогда.

В 1944 году, покончив с делами, о которых должен был по крайней мере сообщать, я заставил себя двинуться вместе с Фродо в Мордор. Эти главы, впоследствии «превратившиеся» в четвертую книгу «Властелина Колец», ушли почтой моему сыну Кристоферу, служившему в Королевских ВВС и находившемуся тогда в Южной Африке. Потребовалось еще пять лет, чтобы повествование приобрело свой нынешний вид: тем временем я сменил место работы, переехал в новый дом — в общем, годы выдались хоть и менее мрачные, но не менее хлопотливые, нежели предыдущие. Вдобавок, дойдя до конца истории, я ощутил настоятельную необходимость, во-первых, перечитать ее, а во-вторых, переписать чуть ли не с начала. Еще нужно было напечатать текст; печатал я сам, поскольку услуги профессиональной машинистки были мне не по карману.

С тех пор, как «Властелин Колец» был опубликован, его прочло множество людей, и у каждого сложилось собственное мнение о побудительных мотивах автора и «морали» этой книги. Позволю себе высказать на сей счет свою точку зрения. Первым побудительным мотивом было желание автора испытать себя: а получится ли написать такую книгу, которая захватывала бы читателей, веселила бы их, восхищала, заставляла сопереживать и страдать? Ориентиром мне служили только мои личные ощущения — и вполне естественно, что для других они ориентиром не являются.