Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа

Мы выбрались задними дворами к главному входу, опять прошли фойе фильмотеатра и снова поднялись по лестнице. Я чувствовала себя здесь уже завсегдатаем. Дверь в нумер была открыта нараспашку, из-за нее доносились голоса, а по коридору в готовности стояли наши приказные числом более десятка.

Я заглянула в нумер, любуясь на себя же, стоящую в центре ониксового ковра, и на Ивана Ивановича, напряженно сплетающего какое-то колдовство.

— Ванечка, что ты делаешь? — плакала я нумерная. — Мне больно…

— Гелечка, — сказал Ваня мне настоящей, — она Эльдара держит, а я не…

— Сдавайтесь, Александра Андреевна, — усталым голосом велел Крестовский. — Это действительно конец.

Она обернулась, лицо исказила ненависть, оно пошло рябью, черты приняли вид нечеловечески уродливый. Метаморф одновременно пытался превратиться во всех, кто оказывался у него перед глазами.

— Всех порешу! Сыскарики! Чардеики!

— Нет, — сказал шеф и хлопнул в ладоши. — Уже нет.

Звук хлопка разросся ввысь и вширь, накрыл нас гулким колоколом, Саша упала, корчи ее, ни на что не похожие, продолжались еще долго. Я видела, что плетение, тянущее силы из Эльдара, лопнуло как струна, развеялось дымом. Зорин тоже это заметил, потому что споро продолжил бормотать заклинания.

Пока чародеи завершали арест, я быстро прошла сначала в туалетную, где обнаружилась вполне живая, но без чувств, андалузская прелестница, рот которой был, как кляпом, закрыт рыжим париком, а затем в смежную комнату, оказавшуюся спальней. Эльдар, спеленутый в кокон липкой паутины, едва дышал.

Я заплакала, схватила с бюро нож для резки бумаги, начала его освобождать. Мамаев открыл глаза.

— А я тебе, рыжик, колечко купил, — прошептал он слабым голосом.

— Софье Аристарховне его предложи, — заревела я уже в голос, — нехристь ты басурманская!

Эльдара и андалузскую прелестницу забрали в госпиталь вызванные кем-то медики, Сашеньку, после шефова колдовства едва живую, увезли тайные приказные, которых, кажется, никто не вызывал, но на то они и тайные, чтоб знать, когда сливки с чужой сметаны снять. Я попыталась составить протокол досмотра по свежим следам, но Крестовский велел уже успокоиться и не мельтешить, поручив это дело кому-то из наших.

Когда мы — я, Зорин и его высокородие — спустились по ступенькам фильмотеатра, башенные часы рыночной площади отбили час пополудни. Я остановилась, любуясь на большую фасадную афишу.

— А неплохо бы перекусить, — задумчиво проговорил Иван Иванович. — Время-то обеденное. Что начальство скажет?

— А я фильму про пленницу Варвару так и не посетила…

Шеф посмотрел на нас с умилением, как на любимых чадушек:

— Начальство повелевает отправиться обедать в наимоднейшую мокошь-градскую ресторацию, да поторопиться, потому что сегодня нам все документы по делу нашего «Паука-убийцы» оформить надобно. Как мы дело озаглавим, Попович?

— Я бы назвала «Дело о паучьей верности», — решила я после недолгого раздумья.

— Значит, на том и остановимся.

И мы пошли в ресторацию. По дороге Крестовский, отступив на полшага и придержав меня за локоток, быстро шепнул:

— А фильму про пленницу Варвару мы с тобой вместе обязательно посмотрим.

Мы похоронили Пашку с Димкой под двойной березой на тишайшем погосте Огонькового кладбища. Прощались всем чародейским приказом, а потом, когда батюшка уже прочел отходную молитву и мы засыпали земляные холмики, Семен Аристархович выпустил к облакам целую горсть летучих навских звезд. Небо потемнело, как в полночь, и его расчертили искорки салюта. Если когда-нибудь я погибну, исполняя служебный долг, над моей могилой тоже взовьются в небо навские звезды. Потому что это красиво и правильно.

Жизнь и служба пошли своим чередом, потому что дела никогда не заканчиваются и, раскрыв одно преступление, нужно сразу приступать к раскрытию следующего. Мокошь-град — город большой, и татей всяческих в нем не переводится, хотя мы стараемся изо всех сил.

И вот спустя полтора месяца после описываемых событий я сидела на своем рабочем месте в приемной начальника чародейского приказа и, пользуясь свободной минуткой и тем, что никого из начальства на месте не было, сочиняла послание маменьке.

«…Эльдар Давидович жив и уже здоров, приветы тебе передает и сокрушается, что обручиться со мной не успел, потому что торжество у обер-полицмейстера нашими стараниями отменилось. Шутит, конечно. Представляю, с каким облегчением он на госпитальной койке проснулся. Некоторое время после болезни тих был и светел, будто за край жизни заглянул и все свои прежние ошибки осознал. Но теперь снова сыплет во все стороны своими „букашечками“. Кажется, Софья Аристарховна дала ему окончательную отставку. Потому что шеф упоминал в разговоре, что сестра собирается наведаться в столицу, чтоб познакомить его с неким Кнутом, остерайхским профессором по боевой магии. Семен Аристархович предполагает, что предстоят официальные жениховства.