Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

Квентин, Квентин… Что же ты наделал?

Эд без труда нашёл, где разместили сына конунга, — его палатка была единственной охранявшейся. Воин у входа вытягивал шею, тщетно пытаясь разглядеть гущу драки и явно отчаянно жалея, что ему не выпало в ней поучаствовать. Увидев Эда, он присвистнул и почтительно поклонился.

— Вот оно как! А лэрд Бертран сказал — вы померли! — воскликнул он.

Эд знаком велел ему посторониться.

Квентин лежал на походной кровати — такой же, с которой только что встал сам Эд, — на боку, отвернувшись лицом к стене. Услышав шаги, он обернулся — и, узнав Эда, страшно побледнел. Он попытался сесть, но явно переоценил свои силы и тут же повалился обратно на постель. Его глаза, блестевшие бессильной, отчаянной злостью, подозрительно покраснели.

Эд подошёл и сел рядом с ним. Он не знал, с чего начать.

— Я не убивал Магдалену, — наконец сказал он. Квентин вскинул подбородок, его губы дрогнули, но Эд не дал ему времени перебить себя: — Она погибла по моей вине. Это я знаю. Но я не хотел её смерти, я… не знал, что такое может случиться.

— О да! — горько выпалил Квентин. — И что твои люди будут штурмовать замок моего отца — ты тоже не знал!

— Они не должны были его штурмовать. И не штурмовали бы, если бы… — он смолк. Причины слишком сложны, не место и не время их объяснять. «Любопытно, — подумал Эд с горькой усмешкой, — как часто Тому, увезшему меня из моего родного дома, хотелось сесть со мной рядом и рассказать всё как есть? И сколько раз он одёргивал себя оттого, что ещё не пришло время, прежде чем сказал то, что я всё равно не был готов услышать?»

Однако оставалось кое-что, в чём обвинения Квентина были верны, и уж это-то надо было сказать прямо и вслух.

— Я не хотел причинять зла Магдалене, Квентин. Но твоему отцу действительно придётся умереть.

— И когда ты это решил? — выкрикнул мальчик, сжимая кулаки и дрожа от гнева, злости, и — это было для Эда больнее всего — от обиды существа, которое жестоко и вероломно предали. — Когда он приблизил тебя к себе? Когда дал тебе всё, что…

— Раньше. Гораздо раньше, Квентин. Ещё до того, как я узнал, что это по его приказу был уничтожен мой клан.

Квентин сглотнул, всё ещё сжимая кулаки. «О Гилас, он как я, — подумал Эд. — Он в точности каким был я».

— Ты лжёшь…

— Нет. Ты мог бы сам его спросить… впрочем, теперь это не важно. Он умрёт, Квентин, но твоей смерти я не хочу. И никогда не хотел.

— А что ты со мной сделаешь? — вскинул подбородок тот. — Запрёшь в монастыре, как Одвеллы заперли твоего брата Бертрана? Так я ведь тоже вырасту и вернусь, так же, как он!

«Боюсь, ты уже вырос, мальчик, — подумал Эд. — В тот самый час, когда решился на эту безумную вылазку… наверняка тайком от своего отца. Все наши беды, твои и мои, оттого, что мы совершаем взрослые поступки и преступления, воображая, будто мы всё ещё дети… и ни в чём не виноваты».

— Я не запру тебя в монастыре. Я…

— Что? Ты — что, Адриан Эвентри, или как там тебя! Ты решил занять место моего отца — не знаю, с чего ты взял, что будешь лучшим конунгом, чем он. Ты даже не смог быть хорошим мужем моей сестре! Тебе было на неё плевать, ты думал только о себе. Ты обманывал её… меня… всех! — Мальчишеский голос сорвался от волнения, дал петуха, и Квентин побагровел от смущения и только усилившейся этим смущением злости. И этот перепуганный, взбалмошный, глупый мальчишка — тот, в чьих руках отныне будет судьба Бертана на многие годы вперёд. «Как это страшно, — подумал Эд. Теперь он совершенно ясно понимал, почему Том пытался спрятать его от мира — а мир от него. — Он тоже смотрел на меня и видел себя самого — беспомощного и глупого, способного лишь разрушать».

«Я должен найти конунга, — подумал Эд. — Немедленно. Пока всё это не зашло слишком далеко». Он едва не рассмеялся от последней мысли — куда уж дальше? Его армия без его ведома и согласия прорвалась в Нижний город — судя по всему, местра Адель наконец нашла способ открыть ворота. Но Верхний Сотелсхейм им так легко не взять. До заката они сожгут всё, что лежит между двумя внешними стенами, убьют тысячи, десятки тысяч людей — ведь Нижний Сотелсхейм составляет едва ли не две трети Тысячебашенного, это простой люд, которому негде укрыться… Каждая минута, которую я просиживаю здесь, у постели ещё одного безответственного мальчишки, — это чья-то жизнь. Но что я могу? Что я могу на самом деле, когда разговор заходит о том, чтобы спасти, а не уничтожить?»

Тот, Кто в Ответе, несёт в мир не перемены. Он несёт вину. Том говорил это Адриану Эвентри, но тот не слушал. И никто никогда не слушал. Мальчишками все мы думаем, что только дай нам развернуться — и мы спасём мир.